Название: White Xmas
Пара: Акаме
Рейтинг: G
Жанр: angst
читать дальше- Когда я был в Лос-Анджелесе, - говорит Джин глухо, - мой ангел-хранитель оставил меня.
Каме замирает и почти не дышит, слушая эти слова и звенящую тишину, повисшую после них. Они с Джином сидят на темной кухне, с бутылками пива в руках, Каме знает, что у Джина она наверняка не первая, но зато не знает, какая по счету. Длинные пальцы вцепились в бутылку так, будто больше не за что держаться, и Каме, глядя на них, почти чувствует, какая это крепкая и безжалостная хватка. Он думает о пиве, о яркой разноцветной ночи за окном, обо всем, только не о словах Джина.
- Мама сказала, что он всегда будет со мной. Но он почему-то оставил меня.
Каме опускает глаза. Когда Джин пьян, то рано или поздно всегда начинает рассказывать об Америке. Всегда о разном, о такси, красивых девушках, которые смеются над ним, пальмах, грязных барах, пузырьках прозака – не его, неяпонском солнце. Всегда разное, и всегда одно и тоже. Только почему Каме не может это слушать спокойно? Как будто сам видел этот грязный снег, холмы, смог над городом, и фотографировал его, но фото все равно запарывались, «обидно, правда?» Или сидел на кровати, устав от бессонницы, наблюдая, как серый рассвет воровато крадется по стенам?
- Это так паршиво, - говорит Джин хрипло. Каме рассматривает его в свете фонарей, падающего с улицы. Джин уже пьян настолько, что веки его опустились. Нетвердым движением смахивает челку со лба, потому что руки уже не слушаются его, и кусает губы. Джин всегда кусает губы, когда пьян, потому что абсолютно их не чувствует. Каме думает о том, что он сейчас потащит его спать, о том, что уже очень и очень поздно, о том, что нужно выносить бутылки, только бы не думать о том, как он узнал об этом свойстве губ Джина.
- Казу, - шепчет он, когда Каме поднимает его со стула и подставляет свое плечо, чтобы идти в спальню. - Казу, так паршиво, когда знаешь, что дома о тебе никто не думает.
Каме закусывает губу, но мысли захлестывают его, на этот раз от них не спастись. Джин крепко хватается за его плечо и дышит алкоголем в волосы, они медленно тащатся по коридору до спальни, и Каме хочется, чтобы все, что сейчас происходит, было сном.
Он аккуратно укладывает полубесчувственного Джина на кровать, снимает с него часы и укрывает пледом. Джин протяжно стонет и поводит головой, будто ища кого-то, но тут же возвращается в первоначальное положение и затихает.
Каме ложится рядом, не раздеваясь, закинув руки за голову. Он слушает звуки ночи – их не так много, всего лишь отдаленный шум машин, необычайно сильный ветер, тихие голоса на улице, шум холодильника и часов. Это не отвлекает Каме от звука в его голове – тяжелого и уверенного, не привычного звонкого камертона, но церковного колокола. Он закрывает глаза и говорит, как привык разговаривать с собой – честно и безжалостно.
«Я виноват. Но я раскаиваюсь».
И пленка начинает отматывать все, за что он готов попросить прощения – равнодушные взгляды, резкие слова и позже - то молчание, которое, как подозревает Каме, никогда не сможет себе простить до конца – молчание в телефонной трубке, запрет на имя, на электронный адрес. Это казалось лишь дисциплинарной мерой, а оказалось карой.
Он может оправдать себя мыслью о том, что «так было бы лучше». Но не хочет.
Джин стонет во сне, и Каме на минуту оборачивается, прислушиваясь, но с противоположной стороны кровати больше не доносится ни звука.
Это очень долгая ночь.
Джин спит беспокойно и шумно, часто переворачиваясь с боку на бок, лепеча во сне, натыкаясь на Каме локтями, закидывая ноги. Пару раз он внезапно садится в кровати, ошалело вертя головой некоторое время, и спустя пару секунд падая обратно. Плед оказывается на полу еще в первый час, и так и лежит там.
Каме тоже не спит, лишь дремлет. Это не бессонница, с его рабочим графиком невозможно себе позволить такую роскошь. Но он вздрагивает и просыпается на каждый глубокий вздох Джина, на любое неосторожное движение и не закрывает глаза до тех пор, пока дыхание на другой стороне постели не становится ровным. Во сне ему мерещится, что Джин обнимает его, или говорит, что пора вставать, или как кто-то из стаффа будит его для продолжения съемок. Сон тревожный и неглубокий, как у матери над постелью больного ребенка.
Когда рассвет окрашивает стены в красный, и птицы в парке неподалеку начинают петь, Каме открывает глаза, чтобы больше не закрывать их. Он проснулся от мысли, что стало слишком тихо и первое, что он делает - это смотрит на Джина. Он тих и неподвижен, лежит на животе, вцепившись в подушку, а пухлый рот приоткрыт как у ребенка. Каме встает с постели, чувствуя, как пульсирует его утомленное тело и кружится голова, и идет на кухню. Он не был пьян вчера, так что пара глотков воды скорее бодрят его, чем освежают. Каме думает, что вода потребуется Джину, когда он проснется, и берет с собой бутылку в спальню.
Когда он заходит, его встречает растерянный взгляд.
- Я думал, ты совсем ушел, - говорит Джин тихо. Каме поднимает плед с пола и осторожно садится на край кровати.
- Еще рано. Спи, - говорит он, игнорируя реплику Джина. Тот мотает головой, и лохматая челка падает на глаза.
- Мне приснился кошмар, - говорит он глухо, и Каме только сейчас замечает, какие у него бледные губы. – Будто я в Америке, звоню ребятам и тебе, а все телефоны отключены. Звоню маме, а она говорит: «Кто это?» Представляешь? Обо мне никто не думал, пока я был там.
Джин начинает беззвучно смеяться, и его плечи мелко подрагивают. Каме молчит и внимательно смотрит, но пропускает момент, когда смех переходит в истеричный хрип. Едва услышав это, он берет Джина за подбородок и влепляет ему звонкую пощечину.
Джин замолкает и смотрит на Каме безумным и пораженным взглядом.
- Все хорошо, - говорит Каме твердо. - Это глупый сон. Я о тебе думал.
Джин недоверчиво смотрит ему в глаза, а потом мягко и осторожно касается руки Каме, которой он все еще держит Джина за подбородок.
- Это правда? – спрашивает он таким тоном, будто боится даже поверить в это.
- Да, - говорит Каме и его голос срывается. – Как я мог не думать?
Джин отворачивается к стене, с минуту молчит, а потом быстро спрашивает:
- А если я умру?
У Каме пропадает дар речи, сердце делает кульбит, и он чувствует, как липкий и темный страх заползает ему под лопатку.
- Что ты такое говоришь, Джин? – спрашивает он, забираясь на кровать с ногами. – Откуда у тебя такие мысли?
- Просто я хочу знать, - говорит Джин, и его голос звучит виноватым. – Ты будешь думать обо мне?
Каме придвигается ближе и наклоняется над Джином, отвернувшимся к стене.
- Ну конечно, я буду, - отвечает он мягко. – Я буду думать о тебе, буду вспоминать. Я сохраню у себя в памяти все воспоминания, чтобы любой мог знать, каким ты был на самом деле. Пусть даже я буду один такой.
- Ты сохранишь меня для истории, - усмехается Джин, поворачиваясь на другой бок и глядя на Каме блестящими глазами. – Хранитель Джина.
Что-то в горле Каме мешает ему говорить, и он просто пытается улыбнуться, глядя на мягко улыбающегося Джина с сонным и лучистым взглядом.
- Так что забудь свой дурацкий сон, - говорит Каме, когда дар речи к нему возвращается. Он никогда не сбудется.
– Откуда ты знаешь? - спрашивает Джин, опершись на локоть и заинтересованно глядя на Каме.
- Знаю, - отвечает Каме уверенно и спускает руку ему на плечо. – Я все знаю.
Джин облегченно смеется, уткнувшись в подушку и от этих знакомых и родных звуков, похожих на лопающиеся пузырьки в стакане колы, становится легче дышать, и что самое удивительное – улыбаться.
- А еще я знаю, что завтра Рождество, - говорит Каме. – И снег.
- Снег, - задумчиво произносит Джин, обращаясь к потолку. – Это хорошо. Уже сто лет на Рождество не было снега. Знаешь, в Америке снег на Рождество что-то значит, - Каме с любопытством смотрит на Джина, ожидая продолжения, но тот, закусив губу и кинув беспомощный взгляд, неуверенно улыбается. - Я не помню, что. Но что-то хорошее.
Минуту они смотрят друг на друга, улыбаясь. Каме видит в глубине глаз Джина теплый огонек, похожий на пламя свечи – маленький и скромный, но уверенный. И ему хочется думать, что он был тем человеком, кто зажег его.
Когда Джин опускает ресницы, Каме встает с кровати и подходит к окну, потягиваясь на ходу. Он зевает и тянется к шторе, но, едва отодвинув ее, замирает.
- Что? – спрашивает Джин, видя замешательство Каме. – Что там? – продолжает вопрошать он, поспешно вставая с кровати.
Каме оборачивается к нему, широко улыбаясь и маня рукой к окну.
- Кажется, это будет по-настоящему белое рождество, - говорит он, обнимая за плечи Джина, который, как ребенок прилипает к окну, открыв рот, глядя на медленно плывущие в утреннем воздухе хлопья снега.
Пара: Акаме
Рейтинг: G
Жанр: angst
читать дальше- Когда я был в Лос-Анджелесе, - говорит Джин глухо, - мой ангел-хранитель оставил меня.
Каме замирает и почти не дышит, слушая эти слова и звенящую тишину, повисшую после них. Они с Джином сидят на темной кухне, с бутылками пива в руках, Каме знает, что у Джина она наверняка не первая, но зато не знает, какая по счету. Длинные пальцы вцепились в бутылку так, будто больше не за что держаться, и Каме, глядя на них, почти чувствует, какая это крепкая и безжалостная хватка. Он думает о пиве, о яркой разноцветной ночи за окном, обо всем, только не о словах Джина.
- Мама сказала, что он всегда будет со мной. Но он почему-то оставил меня.
Каме опускает глаза. Когда Джин пьян, то рано или поздно всегда начинает рассказывать об Америке. Всегда о разном, о такси, красивых девушках, которые смеются над ним, пальмах, грязных барах, пузырьках прозака – не его, неяпонском солнце. Всегда разное, и всегда одно и тоже. Только почему Каме не может это слушать спокойно? Как будто сам видел этот грязный снег, холмы, смог над городом, и фотографировал его, но фото все равно запарывались, «обидно, правда?» Или сидел на кровати, устав от бессонницы, наблюдая, как серый рассвет воровато крадется по стенам?
- Это так паршиво, - говорит Джин хрипло. Каме рассматривает его в свете фонарей, падающего с улицы. Джин уже пьян настолько, что веки его опустились. Нетвердым движением смахивает челку со лба, потому что руки уже не слушаются его, и кусает губы. Джин всегда кусает губы, когда пьян, потому что абсолютно их не чувствует. Каме думает о том, что он сейчас потащит его спать, о том, что уже очень и очень поздно, о том, что нужно выносить бутылки, только бы не думать о том, как он узнал об этом свойстве губ Джина.
- Казу, - шепчет он, когда Каме поднимает его со стула и подставляет свое плечо, чтобы идти в спальню. - Казу, так паршиво, когда знаешь, что дома о тебе никто не думает.
Каме закусывает губу, но мысли захлестывают его, на этот раз от них не спастись. Джин крепко хватается за его плечо и дышит алкоголем в волосы, они медленно тащатся по коридору до спальни, и Каме хочется, чтобы все, что сейчас происходит, было сном.
Он аккуратно укладывает полубесчувственного Джина на кровать, снимает с него часы и укрывает пледом. Джин протяжно стонет и поводит головой, будто ища кого-то, но тут же возвращается в первоначальное положение и затихает.
Каме ложится рядом, не раздеваясь, закинув руки за голову. Он слушает звуки ночи – их не так много, всего лишь отдаленный шум машин, необычайно сильный ветер, тихие голоса на улице, шум холодильника и часов. Это не отвлекает Каме от звука в его голове – тяжелого и уверенного, не привычного звонкого камертона, но церковного колокола. Он закрывает глаза и говорит, как привык разговаривать с собой – честно и безжалостно.
«Я виноват. Но я раскаиваюсь».
И пленка начинает отматывать все, за что он готов попросить прощения – равнодушные взгляды, резкие слова и позже - то молчание, которое, как подозревает Каме, никогда не сможет себе простить до конца – молчание в телефонной трубке, запрет на имя, на электронный адрес. Это казалось лишь дисциплинарной мерой, а оказалось карой.
Он может оправдать себя мыслью о том, что «так было бы лучше». Но не хочет.
Джин стонет во сне, и Каме на минуту оборачивается, прислушиваясь, но с противоположной стороны кровати больше не доносится ни звука.
Это очень долгая ночь.
Джин спит беспокойно и шумно, часто переворачиваясь с боку на бок, лепеча во сне, натыкаясь на Каме локтями, закидывая ноги. Пару раз он внезапно садится в кровати, ошалело вертя головой некоторое время, и спустя пару секунд падая обратно. Плед оказывается на полу еще в первый час, и так и лежит там.
Каме тоже не спит, лишь дремлет. Это не бессонница, с его рабочим графиком невозможно себе позволить такую роскошь. Но он вздрагивает и просыпается на каждый глубокий вздох Джина, на любое неосторожное движение и не закрывает глаза до тех пор, пока дыхание на другой стороне постели не становится ровным. Во сне ему мерещится, что Джин обнимает его, или говорит, что пора вставать, или как кто-то из стаффа будит его для продолжения съемок. Сон тревожный и неглубокий, как у матери над постелью больного ребенка.
Когда рассвет окрашивает стены в красный, и птицы в парке неподалеку начинают петь, Каме открывает глаза, чтобы больше не закрывать их. Он проснулся от мысли, что стало слишком тихо и первое, что он делает - это смотрит на Джина. Он тих и неподвижен, лежит на животе, вцепившись в подушку, а пухлый рот приоткрыт как у ребенка. Каме встает с постели, чувствуя, как пульсирует его утомленное тело и кружится голова, и идет на кухню. Он не был пьян вчера, так что пара глотков воды скорее бодрят его, чем освежают. Каме думает, что вода потребуется Джину, когда он проснется, и берет с собой бутылку в спальню.
Когда он заходит, его встречает растерянный взгляд.
- Я думал, ты совсем ушел, - говорит Джин тихо. Каме поднимает плед с пола и осторожно садится на край кровати.
- Еще рано. Спи, - говорит он, игнорируя реплику Джина. Тот мотает головой, и лохматая челка падает на глаза.
- Мне приснился кошмар, - говорит он глухо, и Каме только сейчас замечает, какие у него бледные губы. – Будто я в Америке, звоню ребятам и тебе, а все телефоны отключены. Звоню маме, а она говорит: «Кто это?» Представляешь? Обо мне никто не думал, пока я был там.
Джин начинает беззвучно смеяться, и его плечи мелко подрагивают. Каме молчит и внимательно смотрит, но пропускает момент, когда смех переходит в истеричный хрип. Едва услышав это, он берет Джина за подбородок и влепляет ему звонкую пощечину.
Джин замолкает и смотрит на Каме безумным и пораженным взглядом.
- Все хорошо, - говорит Каме твердо. - Это глупый сон. Я о тебе думал.
Джин недоверчиво смотрит ему в глаза, а потом мягко и осторожно касается руки Каме, которой он все еще держит Джина за подбородок.
- Это правда? – спрашивает он таким тоном, будто боится даже поверить в это.
- Да, - говорит Каме и его голос срывается. – Как я мог не думать?
Джин отворачивается к стене, с минуту молчит, а потом быстро спрашивает:
- А если я умру?
У Каме пропадает дар речи, сердце делает кульбит, и он чувствует, как липкий и темный страх заползает ему под лопатку.
- Что ты такое говоришь, Джин? – спрашивает он, забираясь на кровать с ногами. – Откуда у тебя такие мысли?
- Просто я хочу знать, - говорит Джин, и его голос звучит виноватым. – Ты будешь думать обо мне?
Каме придвигается ближе и наклоняется над Джином, отвернувшимся к стене.
- Ну конечно, я буду, - отвечает он мягко. – Я буду думать о тебе, буду вспоминать. Я сохраню у себя в памяти все воспоминания, чтобы любой мог знать, каким ты был на самом деле. Пусть даже я буду один такой.
- Ты сохранишь меня для истории, - усмехается Джин, поворачиваясь на другой бок и глядя на Каме блестящими глазами. – Хранитель Джина.
Что-то в горле Каме мешает ему говорить, и он просто пытается улыбнуться, глядя на мягко улыбающегося Джина с сонным и лучистым взглядом.
- Так что забудь свой дурацкий сон, - говорит Каме, когда дар речи к нему возвращается. Он никогда не сбудется.
– Откуда ты знаешь? - спрашивает Джин, опершись на локоть и заинтересованно глядя на Каме.
- Знаю, - отвечает Каме уверенно и спускает руку ему на плечо. – Я все знаю.
Джин облегченно смеется, уткнувшись в подушку и от этих знакомых и родных звуков, похожих на лопающиеся пузырьки в стакане колы, становится легче дышать, и что самое удивительное – улыбаться.
- А еще я знаю, что завтра Рождество, - говорит Каме. – И снег.
- Снег, - задумчиво произносит Джин, обращаясь к потолку. – Это хорошо. Уже сто лет на Рождество не было снега. Знаешь, в Америке снег на Рождество что-то значит, - Каме с любопытством смотрит на Джина, ожидая продолжения, но тот, закусив губу и кинув беспомощный взгляд, неуверенно улыбается. - Я не помню, что. Но что-то хорошее.
Минуту они смотрят друг на друга, улыбаясь. Каме видит в глубине глаз Джина теплый огонек, похожий на пламя свечи – маленький и скромный, но уверенный. И ему хочется думать, что он был тем человеком, кто зажег его.
Когда Джин опускает ресницы, Каме встает с кровати и подходит к окну, потягиваясь на ходу. Он зевает и тянется к шторе, но, едва отодвинув ее, замирает.
- Что? – спрашивает Джин, видя замешательство Каме. – Что там? – продолжает вопрошать он, поспешно вставая с кровати.
Каме оборачивается к нему, широко улыбаясь и маня рукой к окну.
- Кажется, это будет по-настоящему белое рождество, - говорит он, обнимая за плечи Джина, который, как ребенок прилипает к окну, открыв рот, глядя на медленно плывущие в утреннем воздухе хлопья снега.