[Fanfic]

Название: Ураган
Пара: АКаме
Жанр: AU, angst, детектив
Рейтинг: R
Написано для феста "Kaizoku No Kizuna".

Crash, crash, burn
Let it all burn
This hurricane's chasing us all underground ©

Огонь занимался долго, неохотно. Он бросил еще бумаги в разгорающееся пламя, присел на корточки, терпеливо раздувал огонек на листе старой тетради, пока белые клочки бумаги не обуглились и не свернулись.
Он подождал, пока пламя доберется до носков его кед, а потом положил в середину доску. Хорошую, сухую доску – он взял ее там, где лежали готовый к переработке мусор со стройки. Пламя разгоралось все сильнее, и даже моросящий дождь был ему не страшен. Костер начал лизать крыльцо, через несколько минут огонь устремился в дом. Бензиновые реки запылали, сжигая все на своем пути. Он был слишком увлечен зрелищем, чтобы подумать о собственной безопасности, но теперь решил, что лучше спрятаться за огромным баком, так чтобы его не было видно со стороны домов. Бак удушающе пах краской, и он отстранился, брезгливо поежившись, но забыл обо всем, увидев, как в доме зажегся свет.
Но это не был верхний свет, это огонь добрался до внутренних комнат, и сжигал там все – деревянные полы, татами, мебель и ткань, стирал все, чем жили люди, живущие там, стирая их самих. Искры летели в воздух, трещало дерево, и кажется, он мог различить запах жженной пластмассы, но это был лишь плод его воображения – он стоял слишком далеко.
Он не мог больше стоять – ноги подкашивались от волнения и возбуждения. Он присел за голую землю, прислоняясь спиной к баку. На свете ничего не могло сравниться с этими звуками, с запахом гари и искрами в ночном воздухе.
Он закрыл глаза и подумал о маме. Ее руки пахли соевым соусом, когда она гладила его по голове. Пальцы на его волосах… Он положил руку на лоб, провел по макушке. Не то, все не то.
Он помнит и другие прикосновения: солнечные лучи на щеках, гладкие, вертлявые рыбины, выскальзывающие из рук и касающаяся шеи рука, после того, как чужой смешок растворился в воздухе: «Рыба с чешуей на шее!»
И сухие губы, и устремленные на него глаза с искрой страха в глубине.
Все это утонуло в запахе дыма.

У Джина обычно не так много дел, и в этот раз он позволил себе прийти на работу чуть позже, но когда на входе его встретил злой и напряженный комиссар, Джин перестал улыбаться.
- Аканиши, на минуту.
Комиссар проводил его в свой кабинет и закрыл дверь, отчего Джин почувствовал себя глупым школьником у директора и начал мысленно перебирать в уме все оправдания.
- В комнате для допросов, - начал он и недовольно сморщился, – подозреваемый в поджогах в Кацушика.**
- Поджигатель? – не выдержал Джин.
- Подозреваемый, - поправил его комиссар. – Задержали рядом с местом преступления утром. Ничего не говорит, не подтверждает и не отрицает. Я сомневаюсь, что он и есть поджигатель, но не просто же так он проходил мимо. В шесть часов утра.
Джин, молча обдумывая слова, ждал продолжения. На самом деле, он понятия не имел, чего хочет комиссар именно от него, но интуиция подсказывала, что от долгого вступления не стоит ждать ничего хорошего.
- Будешь вести это дело. Он главный подозреваемый, против него все обстоятельства. Улик нет, но они появятся, стоит только приложить усилия. Так что даже ты справишься.
Джин остолбенел и даже не попытался скрыть удивление. Он не самый лучший полицейский в отделе – мелкая сошка, рядовой сотрудник – и его никогда не привлекали к работе с опасными преступниками.
И он совсем не хотел, чтобы это случилось сейчас.
- Когда-то это должно было случиться, - вздохнул комиссар, неожиданно ответив на мысли Джина. Его пальцы нервно барабанили по спинке стула. – Так, ладно, не тяни время, расспроси его обо всем, что можешь. Только вот… стой.
Джин, уже собиравшийся выходить из кабинета, обернулся.
- Этот парень слегка не в себе. Не похож на поджигателя, но все равно странный. Будь начеку.

Это был молодой человек чуть младше его, похожий на подростка, с внимательным и глубоким взглядом. Джинсы, клетчатая рубашка, дешевые часы – ничего в нем не выдавало неадекватного человека, поджигателя, пойманного на месте преступления. Он был абсолютно спокоен. Руки, лежащие на бедрах, не напряглись, когда Джин сел напротив него, и казалось, он никак не отреагировал на его приход. Разве что взгляд стал немного пристальнее.
Джин чувствовал себя неуверенно и изо всех сил пытался это скрыть. Внимательно разглядывая подозреваемого, он лихорадочно придумывал слова, с которых следовало бы начать. Он уже вел допросы, но чаще всего они шли по двум направлениям: «Вам выгодно с нами сотрудничать» и «У тебя будут крупные неприятности, если продолжишь молчать». Он же не может спросить в лоб: «Это ты организовал все эти пожары?» Это было бы неумно. Хотя, может быть…
Тишину нарушил подозреваемый. Вздохнув, он убрал руки с бедер и положил на стол. И тут Джин вздрогнул. Эти руки, испачканные в земле, были покрыты шрамами от ожогов. Рубцы шли по тыльной стороне ладони, доходили до пальцев, а кожа на ладонях была неестественно розовая и нежная, как у ребенка.
Джину стало нехорошо. Он глубоко вздохнул, пытаясь прийти в себя, и тут же заметил направленный на него насмешливый взгляд парня.
- Меня зовут Каменаши Казуя, - внезапно начал он. – И я вам ничего не скажу.

Джин вышел из комнаты для допросов невероятно раздраженным. Руки дрожали. Он был зол на то, что его авторитет здесь – в полицейском управлении! – кто-то пытался игнорировать. После того, как подозреваемый представился, Джин резко оборвал его словами: «Я буду спрашивать, а вы – отвечать». Но было поздно, момент упущен, Джин уже был не тем, кто устанавливает правила. И это было тревожным знаком.
Постучав в дверь кабинета комиссара и услышав его голос, Джин вошел и застыл перед столом в ожидании.
- Имя подозреваемого - Каменаши Казуя, 21 год. Сейчас его пробивают по базе. Как он сам сказал, живет в Кацушика, но адрес назвать отказался. Работает на фабрике игрушек…
Брови комиссара приподнялись.
- Ну да, да, мелким рабочим. Родственников нет, что странно. От адвоката отказался. Выглядит вменяемым, но я решил, что лучше все-таки проверить.
- Неплохо, а что насчет поджога? – нетерпеливо оборвал Джина комиссар. – Он сказал, что делал на пустыре?
Джин посмотрел в окно. Рядом с полицейским управлением проходили люди, в костюмах, улыбчивые и серьезные, светило солнце, слышался отдаленный шум машин.
«Это мои последние секунды нормальной жизни», - подумал Джин.
- Он сказал, что ничего не будет говорить.
- Это еще что такое! Еще одна головная боль, - поморщился комиссар. – Мне уже звонили сверху, попросили поторопиться, потому что с этим делом надо поскорее покончить. Все против него, остальное - дело времени. Что ему нужно?
Вопрос был риторическим, но Джин знал на него ответ.
«Ты», - сказал Каменаши Казуя, глядя Джину прямо в глаза. «Мне нужен ты».
Джин нервно сглотнул.
- Я не знаю. Может, он хочет все запутать? Оттянуть время? Я думаю, можно заняться сбором информации, и проводить допросы, может, он как-нибудь выдаст себя?
Комиссар вздохнул.
- Это слишком долго. Давай так. Времени у тебя – одна неделя. Я могу дать тебе одного помощника, чтобы все пошло быстрее. Больше я ничего не могу сделать.
- Нет, - ответил Джин, неожиданно вспомнив.
- Нет?! – переспросил комиссар раздраженно. Его лоб покраснел, и это был верный признак, что он начал злиться.
- Нет, - поспешно ответил Джин, - не надо мне помощника. Он сказал, чтобы я работал один, иначе он не будет сотрудничать.
- «Он», «он», - проворчал комиссар. – Как его зовут, говоришь?
- Каменаши Казуя, - повторил Джин и почувствовал, как по его спине устремился холодок.
«Называй меня Казуя», - прошептал он, наклонившись вниз, почти к самому лицу Джина.

Аканиши Джин не любит сложностей и неприятностей, его жизнь давно установилась и полностью его устраивает. Он любит свою работу, которую выбрал сам, хотя ему пока немного трудно привыкнуть к рутине и дисциплине после вольной студенческой жизни. Он любит пиво, громкую музыку, девушек-иностранок, не слишком скромных японок с большой грудью (один раз он даже встречался с девчонкой, снимавшейся в порно), своих друзей, вчерашних студентов с веселящим газом в крови, коллекционирует старые электрогитары (а потом на некоторое время переезжает к родителям, чтобы не умереть с голоду). У Джина есть секретный фонд, в который он добавляет по пять тысяч йен с зарплаты, но судя по всему, поедет он в Америку еще не скоро.
Джин два раза в неделю ходит к психотерапевту, хотя не видит в этом никакой необходимости. Дело в одном случае, в котором фигурировали:
один испуганный Джин;
одна единица табельного оружия, выданная глупому Джину;
один трудный подросток;
после которого начальство решило, что Джину необходима помощь специалиста.
Два раза в неделю он сидит на протертой кушетке и говорит все, что придет ему в голову, а терапевт утверждает, что у Джина комплекс вины размером с гору. Джин не разбирается во всем этом, на самом деле, у него только одна проблема – проблемы с памятью, начавшиеся когда он был подростком, но это совсем не мешает ему жить.
Джин веселый и дружелюбный парень, с которым приятно иметь дело. У него в запасе миллион глупых, смешных и пошлых историй, он любит притворяться увальнем и большим ребенком, но только чтобы понравиться девушкам. На самом деле Джин не просто так работает в полицейском управлении.
«Не самой ценный кадр», - ворчал комиссар. – «Постоянные замечания из-за опозданий, недоделанных документов. Но как это у него получается – пока все бьются с допросами и сверкой документов, он приходит с готовой версией».
У Джина никогда не было серьезных отношений с какой-либо девушкой, да он и не стремился к этому. На самом деле есть вещь, о которой он никому не рассказывает – после того, как он сажает одну из своих девушек на такси до дома, он поднимается наверх и пьет, пока не заснет, чтобы избавиться от гадкого чувства неправильности. А потом он спит и ему снятся кошмары.

Он трогает руку, шевелит кистью. Рука болит, но он уже привык к этому, и старается не обращать внимания. Когда ты занят физическим трудом, боль – не что-то выдающееся, а просто часть жизни, с которой нужно смириться.
Ему приносят рис, овощи и соевый соус в бутылочке. Он ждет, пока закроется дверь, и выливает на горку риса половину бутылочки соевого соуса. Почти заворожено он смотрит на то, как темные разводы соуса окрашивают белый рис, вдыхает соленый запах. Он неторопливо ест, и не замечает, что соуса слишком много и рис превратился в безвкусную и липкую кашу.
Это все, что у него осталось – запах соевого соуса, воспоминания об одной улыбке, о нескольких словах и фотоальбом из фото, которые собрали все, кто его знал. На фото все люди – незнакомые, и они подписаны чужой рукой – «Мама», «Юта», «Бабушка», «Лето в Судзу**», «3 года». Он не узнает и себя, пристально вглядываясь в – кажется – знакомые черты, и не может вспомнить. Кажется, он никогда таким и не был, и не мог быть – улыбка не его, лицо не его. Одно лицо на снимках он теперь знает точно – и воспоминания заставляют его задышать часто, сердце сжимается так, что он едва не хватается за грудь, не выдержав внезапного прилива радостной паники, когда видит его, входящим в комнату для допросов. Все так! Он не ошибся, это именно он, его смеющийся взгляд и теплые руки, и даже голос. Его изменили годы, незнакомые интонации и серьезный, сухой тон заглушил привычную мягкость и хрипотцу, но он все равно помнит.
Он смеется, вспоминая, и откидывает голову назад в немом восторге. Его ослепляет чувствами, о которых он забыл, по которым скучал. Как долго он не чувствовал вообще ничего, будто вместо сердца у него было выжженное пепелище.
Он обязан это вернуть. Теперь ему не хочется возвращаться назад.

Джин не стал возвращаться в комнату для допросов. Не стоило подвергать все дело опасности, лучше делать все верными, проверенными методами. Комиссар ясно сказал ему, что идти на уступки и потакать желаниям подозреваемого – слишком большой риск, который оправдывается только в случае крупных ставок. Пока же этот парень не сказал почти ничего, кроме своего имени, поэтому стоит быть с ним строже.
Они уже проверили хозяев дома. Это была молодая женатая пара, уехавшая в отпуск на Гавайи. Их дом сгорел почти дотла, и теперь их больше интересовала сумма страховки, чем поимка преступника, но услышав имя Каменаши Казуи, они хором заявили, что не знают его. Фотография тоже не помогла. Поводов не верить им не было, так что версия о преступлении по личным мотивам отпадала.
Даже если этот парень и не поджигатель, стоило разузнать его хорошенько, потому что ожоги на его руках не появились сами. Возможно, настоящий виновник уже расслабился и его можно будет поймать.
Джин ехал на фабрику игрушек, где работал Каменаши. Одна мысль не давала ему покоя: обожженные руки Каменаши – и фабрика, на которой он трудится мелким рабочим. Через его пальцы за день проходят сотни деревянных деталей, которые он скрепляет, занозы попадают ему под кожу, розовую, как у ребенка…
Джин вздрагивает и трясет головой, отгоняя настойчивые образы. Может, дело в том, что Каменаши странный? Выглядит он нормально, но те слова, что он сказал Джину… Каменаши уверен, что знает его, но Джин, сколько бы не пытался, не может припомнить его. Он внимательно смотрел на Каменаши – на его удлиненные глаза, упрямый подбородок и тонкие губы – и, в конце концов, решил, что он очень напоминает Джину бывшего однокурсника – но не более того. В любой другой день он бы выбросил из головы все эти странности…
Но после того как Каменаши сказал ему: «Помнишь, как ты крал снасти из старого сарая, стоявшего на причале в Судзу***?», Джину стало не по себе.
Его бабушка жила в Судзу, и до того, как ему исполнилось шестнадцать, он ездил туда каждое лето.

На фабрике с ним говорил семпай Каменаши, вежливый мужчина средних лет. После его первых слов, Джин понял, что вся его поездка была бесполезным мероприятием: говорил он мало, сухо и формально, и не сказал ничего стоящего.
- Нет, нет, нет, - отвечал он. – Не думаю. – И вежливо кланялся.
После этого Джин сел в машину и поехал на большей скорости, чем обычно. Он выкурил сигарету в два раза быстрее. Он ничего не понимал. Это не парень, а чистый лист – ни семьи, не друзей, ни истории? Распечатки с базы данных ничего не давали – место рождения, место учебы – профессиональный колледж, нынешнее место работы. Ни одной зацепки. Скоро ему выдадут ордер на обыск дома – комиссар обещал поспешить с этим – и только на это Джин и рассчитывал, потому что больше у него не было зацепок.
Но он был раздражен не только поэтому. Каменаши заставлял его нервничать, и дело начало становиться слишком личным. И Джин понятия не имел, что с этим делать.

На третий день пребывания в тюрьме Каменаши выглядел не так хорошо. На подбородке виднелась щетина, под глазами обозначились круги, одежда выглядела неопрятной, но когда Джин вошел в комнату для допросов, его глаза засияли и он улыбнулся.
У Джина что-то екнуло в животе от этого взгляда.
- Вы будете говорить? – подчеркнуто сухо спросил он, пытаясь не смотреть Каменаши прямо в глаза. Казалось, он весь светился, и, глядя на это юное лицо, трудно было поверить, что ему всего на два года меньше, чем Джину.
- Нет, - помотал головой он. – Я же говорил, что ничего не знаю.
Джин перебрал бумаги, лежащие на столе. Без его признания… без любых его слов все расследование будет впустую.
- Может, вы знаете что-то о других пожарах? – начал он будничным тоном. – О тех, которые были раньше? О них говорили в новостях, это довольно широко освещалось. А вы, насколько я знаю, живете в этом районе.
И тут Каменаши кивнул. Джин, не надеявшийся на такую удачу, замер.
- Кто-то поджег три дома в Кацушика. Конечно, я слышал. Кое-что даже видел. Один дом горел совсем недалеко от моего.
Джин слушал, боясь прервать речь Каменаши каким-то громким звуком, неправильным движением. Вопросы он задаст потом.
- Я вышел погулять ночью. И увидел дым в небе за пару кварталов от нас. Я побежал туда, не задумываясь – сразу было ясно, что происходил. Но когда я был там, дом сгорел уже наполовину, вокруг были люди, и я понял, что кто-то вызвал пожарных, так что остановился недалеко.
Каменаши ухмыльнулся и посмотрел вверх, будто что-то припоминая.
- Вы никогда не видели пожар? Это странное зрелище. Ты уже ничем не можешь помочь. Все уже произошло. Это… красиво. Печальная смерть. Через много-много лет этот дом бы сгнил от дождей и старости, но он умер… как это сказать, молодым.
Джин не удержался и вздохнул. Каменаши кинул на него косой взгляд, но продолжил.
- Я видел еще два пожара. Один произошел рядом с моей фабрикой, другой… эм, я проезжал мимо на велосипеде. Пепел все еще летал в воздухе, хотя пожарные потушили пламя. И людей уже не было. Никого, только пепел, который разносился в округе. А земля была черной от выжженной травы. Наверное, этот кто-то вылил огромную канистру бензина, чтобы поджечь дом. Так он быстро сгорел.
- Любите смотреть на пожары, Каменаши-сан? Поэтому у вас обожжены руки? – неожиданно спросил Джин.
Каменаши вскинул брови и поджал губы. Какое-то странное выражение промелькнуло у него на лице, но тут же сменилось раздражением.
- Я больше ничего не скажу. Можете думать, как хотите.
И Джин был готов проклинать себя за поспешность и за то, как ему хотелось узнать о нем больше.

Дело продвигалось медленно. Ордер на обыск задерживали, сколько бы Джин не просил, и комиссар начал намекать, что пора бы заняться чем-нибудь другим, вместо того, чтобы постоянно писать прошения. Но Джин уже сделал все, что мог, и даже больше. Он съездил во все места, которые были указаны в личном деле Каменаши. На фабрику, в колледж, и даже зашел к бейсбольному тренеру университета.
«Они все сговорились», - думал Джин, выкуривая вторую пачку за день.
Ничего, еще раз ничего. Только сам Каменаши, только его слова, его поведение. Его взрослый голос и мальчишеские глаза. Его мысли о смерти и жизнерадостный смех. И молчание, в котором загадок больше, чем в ящике Пандоры.
«Помнишь, как ты крал снасти из старого сарая, стоявшего на причале в Судзу?»
Это стало настоящей манией. Джин не мог думать ни о чем, кроме дела. Стряхивая пепел, он думал о пожарищах, оставленных неизвестным поджигателем. Идя по улице, он вздрагивал, видя велосипедистов в джинсовых куртках. Он придумывал версии – одна другой невероятнее – которые выглядели достаточно убедительно. Но Джин так и не мог твердо решить для себя: Каменаши просто не повезло оказаться рядом или он и есть настоящий Поджигатель?
Да. Джин был уверен в этом, и если бы его слова обладали достаточной силой, Каменаши давно бы сидел в тюрьме. Но доказательств не было. Признания не было. И если сказать честно, не было и мотива.
Да и причин, если говорить не как полицейский. Он не похож на поджигателя, у него юное и грустное лицо, без следа порочности и уязвленной гордости. Он не садист и не убийца – сгоревшие дома были пусты, без следов человеческого присутствия. Он живет в своем собственном мире – Джин видел игрушки, которые Каменаши делал сам, не на конвейере. Милые и неумело сделанные, будто к ним прикасались руки неуклюжего ребенка, и если этими же руками он чиркает спичкой и бросает ее в бензин, разлитый на деревянном полу…
То Джин совсем ничего не понимает в этой жизни.

В тюрьме не сыро и не темно, это сухое и скучное помещение, где он проводит свои скучные дни. Он перестал следить за часами – стрелки будто засыпают и ползут медленно и неохотно.
Он просит охранников, так вежливо, как только может – принести ему старые газеты, журнал, да хоть телефонный справочник – чтобы скоротать время, и ему приносят тонкую газету на четыре полосы с ежедневными новостями. В одной заметке сдержанным тоном сказано: «Пойман подозреваемый в поджогах в Кацушика», и он закрывает эту страницу, предпочитая прочитать материал о сельскохозяйственной выставке. Газета заканчивается слишком быстро, так что он откидывается на кушетку и долго рассматривает потолок.
Их было двое – один старший, другой младший, один веселый, другой – задумчивый. Один все время лохматил волосы, выгоревшие на солнце, другой любил на это смотреть. Один любил море, другой любил его.
И любит до сих пор.

- Я получил ордер на обыск, - начал Джин извиняющимся тоном. – Завтра его подпишут и утром мы обыщем ваш дом.
Каменаши никак не отреагировал. Он даже не смотрел на Джина, и казалось, ему нет никакого дела до происходящего в комнате.
Джину стало не по себе. Ему не нравилось чувствовать себя виноватым, но Каменаши пошел еще дальше – и пытался выставить его дураком.
- Каменаши-сан! – почти крикнул Джин, обращая на себя внимание. – Может, вы все-таки признаетесь в том, что сделали? Как официальное лицо, я могу вас заверить, что чистосердечное признание облегчит вашу вину, а в вашем случае это будет совсем немаловажно. Кроме того, как вы понимаете, это освободит нас от множества бумажной работы, которую выполняет наш отдел из-за того, что вы содержитесь здесь уже какое-то время. Подумайте над этим.
Каменаши поднял взгляд. Это были усталые глаза, человека гораздо старше самого Джина, пустые глаза, выжженная земля. В уголках губ намечались скорбные складки. Это была удивительная и страшная перемена, и Джин по-настоящему испугался.
- Я сказал все, что мог, - устало ответил он. – Но скажи мне, Джин, почему ты делаешь вид, что не помнишь меня? Это… бесит.
Джин насторожился. Каменаши снова начал разговор, который не относился к сути дела, но как чувствовал Джин, был очень опасным для него самого.
Каменаши смотрел на него пристально, будто ждал ответа.
- У тебя были абсолютно идиотские шутки. И я всегда бил тебя по голове, а ты визжал так, будто врезал тебе со всей силы. А еще ты сам чинил свою лодку, замазывал ее смолой, и бабушка била тебя полотенцем, когда видела, что ты опять заляпал волосы.
Каменаши улыбнулся. Тень понемногу уходила с его лица.
- Ты должен был готовиться к экзаменам летом, но никогда ничего не делал. Ты говорил, что идешь читать на пляж, а сам заматывал книги в пакет и закапывал в песок. И мы шли купаться.
Каменаши посмотрел на Джина, ожидая реакции. Но тот молчал.
- У тебя было столько родинок на теле, - сказал он, и его голос дрогнул. – Множество, будто кто-то обсыпал тебя кофе. И постоянно шелушились губы, и песок собирался в сгибах локтя…
Джин не выдержал, кашлянул, подвинулся на стуле ближе. В висках стучало, горло пересохло, и он судорожно пытался придумать хоть какие-то слова. Каменаши взволнованно следил за ним.
- А вы, Каменаши-сан?
Ответом ему была улыбка.
- А я был с тобой. Ты же помнишь.
Джин на секунду зажмурил глаза.
- Вам кто-то рассказал обо мне? От кого вы это слышали? Это все не относится к делу, и я последний раз спрашиваю: вы будете сотрудничать? – вопросы летели, как пули. Он хотел поразить Каменаши, заставить его замолчать.
Каменаши помотал головой. Свет в его глазах потух.
- Мне не о чем говорить. Можете делать все, что хотите.
Джин шумно отодвинул стул, встал из-за стола и вышел из комнаты, стараясь не встречаться с Каменаши взглядом.
Раздражение и отчаяние клокотало у него в горле, он стискивал зубы, чтобы не выругаться в голос.
Почему он так злится? Каменаши не виноват, он же не мог знать, что Джин не помнит.
Из его памяти стерся огромный кусок – его шестнадцатое лето у бабушки, и что бы там Каменаши не говорил…
Джин совершенно не хочет вспоминать.

Комиссар вызывал Джина, когда тот даже не успел выпить кофе после возвращения и даже не брался за отчет.
- У тебя хоть что-нибудь есть? – нетерпеливо начал он, когда Джин еще не закрыл дверь.
Джин попытался оправдаться.
- Мы перевернули весь дом, даже простучали стены – ничего, никаких вещей, которые могли бы хоть что-то сказать, никаких бумаг. Спартанский порядок. Как в казарме.
Комиссар тяжело опустился на стул и вздохнул.
- То есть, ты хочешь сказать, ни одной зацепки?
Джин покачал головой. От стыда у него горел затылок.
- Ничего, что имело бы отношения к пожару. Мы опросили соседей – никто не может подтвердить его алиби. Опровергнуть тоже. Впрочем, он сам не особенно старался. Просто знает, что его не в чем обвинить.
Минуту они молчали. Потом комиссар поднял глаза на Джина и мрачно спросил:
- А ты сам что думаешь?
Джин немного помолчал, прежде чем начать.
- Я думаю, что он виновен. Но у меня нет доказательств, - неохотно сказал он, пытаясь не смотреть комиссару в глаза.
Тот безнадежно махнул рукой.
- Я бы поручил тебе придумать, что я должен сказать в оправдание завтра… Но боюсь, ты и с этим не справишься.
Никогда в жизни Джин не чувствовал себя хуже.
Выходя на улицу, он достал из кармана пачку сигарет. Третью за эту день. Черт бы все побрал.

- Черт, Ю, - зашипел Джин, когда Широта наступил ему на ногу. Тот посмотрел на него, и громко заржал.
- Не засни тут, иначе подумают, что ты пьян до состояния нестояния.
- А я бы хотел, - пробурчал Джин и подпер голову рукой.
Широта сел рядом, держа в руке шар и ткнул Джина в плечо рукой.
- Да что с тобой? Проснись уже. Девчонки спрашивают, почему Аканиши-кун такой грустный. Вставай, погоняй шары, - и довольный каламбуром, расхохотался.
Самое печальное заключалось в том, что боулинг был идеей Джина. Он решил придумать что-то действительно интересное, вместо бессмысленных попоек в барах на Роппонги и организовал свидание вслепую. Девушек, впрочем, нашел Широта – он был более разборчивым.
Но сейчас Джину не хотелось видеть ни боулинг, ни глупого Широту, ничего, кроме стакана, наполненного неразбавленным виски. И немного водки. Объяснить это было невозможно – в конце концов, он сам придумал эту «трезвую субботу», и теперь ему придется как-то выкручиваться.
Он встал со стула. Тапочки для боулинга были ему малы и неприятно натирали. Увидев его, одна из девушек кинулась ему навстречу с шаром в руке.
- Аканиши-кун! – выдохнул она, буквально подлетая к нему. – У нас как раз не хватает одного человека для команды. Пойдешь?
«А что мне еще остается?» - хотел ответить Джин, но сдержался.
- Пойдем, - сказал он, аккуратно устраивая руку на талии девушки. Она захихикала, но руку не убрала.
На памяти Джина это был самый паршивый вечер субботы во всей его жизни.

На его коленях лежали бумаги, которые вытащили при обыске квартиры Каменаши. Использованные купоны, билеты, конверты, альбомные листы с неясными карандашными набросками – там не было ничего интересного. Джин зажег сигарету и начал складывать их как можно более аккуратно. Каменаши отпустили сегодня утром, извинившись за все, и Джин должен был отдать ему этот хлам, даже если тот сам собирался его выбросить. Джин равнодушно перебирал бумаги, укладывая их в одну аккуратную стопку, как вдруг неосторожно двинул рукой, и что-то тяжелое упало на пол. Джин потянулся рукой и увидел, что это большой конверт, плотно набитый бумагой.
Этого они точно не видели. Пропустили.
Джин поспешно поднял бумагу с пола. Это был стандартный конверт крупного формата, внешне совершенно не примечательный, но Джина больше интересовало, что в нем. Он высыпал на кровать все бумаги, что там лежали. Даже при беглом взгляде было ясно, что они собраны здесь специально.
Первая стопка, скрепленная степлером, была медицинским заключением.
«Каменаши Казуя, 18 лет. Острое посттравматическое расстройство.
Поступил в шоковом состоянии, был тревожен, замкнут. Часто повторяющиеся кошмары, приступы триггера. Назначен курс седативных препаратов, водные процедуры, курс психотерапии».
И таблица периодом на четыре года.
Рецепты на таблетки.
«Психотропные препараты, бензодиазепины».
Ежегодные заключения лечащего врача.
У Джина дрожали руки, когда он перебирал страницы.
«В результате курса психотерапии назначена арт-терапия. После начала лечения тревожность снизилась, симптомы бессонницы стали уменьшаться».
«…на рисунках часто повторяется мотив смерти, огня, ужаса. Рисует родных людей, сгорающих в пламени - результат травматического расстройства. Назначены антидепрессанты».

…«Помнишь, как ты крал снасти из старого сарая, стоявшего на причале в Судзу?»
Их было двое – старший и младший. Младший сторожил дверь, пока старший тащил снасти через окно. Потом они шли в море на старой дедушкиной лодке. Ловили корюшку и навагу, складывали в маленький садок. Когда хотели отдохнуть, ложились на дно лодки и смотрели на облака. Их пальцы гуляли по нагретой коже друг друга, иногда забираясь слишком далеко. Они дышали чаще, лодка раскачивалась, солнце разбрызгивалось по их животам. Они улыбались друг другу без слов.
Однажды, возвращаясь с рыбалки, они увидели пламя. Оно пожирало дом, стоящий рядом с пустырем. Мадший закричал, и бросился вперед, роняя все, что держал. Старший оцепенел и смотрел на пламя. Младший вбежал в дом, но его выволокли оттуда пожарные, а потом бабушка Джина пришла и закрыла ему глаза рукой.
Когда он их открыл, то был уже в машине, по дороге в Токио.
«А где Казуя?» - спросил он.
И бабушка ответила: «Забудь о нем. Ты едешь домой».
И Джин забыл.

Он ехал на велосипеде, огибая газоны и пугая окрестных собак.
Было уже темно, и он постоянно звенел в звонок, чтобы предупредить зазевавшихся прохожих.
Поднялся ветер, и Казуя поежился, но сам не заметил этого.
Он думал о том, что скажет Джину, когда приедет.
Сначала он увидел, что вещи стоят не в том порядке, потом увидел открытый ящик стола и в нем – пустоту.
Казуе стало страшно, а потом накатило безразличие.
«Ну, вот и все», - подумал он. «Теперь я ничего не смогу отрицать».
Джин видел все, читал все, и если он такой, как Казуя о нем думает – то есть, полицейский, который хочет закрыть дело – то утром он представит доказательства в полицию.
Каме арестуют, предъявят обвинения, и на этот раз он не уйдет.
Просто потому, что он слишком устал. Этот мир – сложное место, болезненное место. Он не сможет отрицать то, что сделал, не сможет врать им в глаза.
Да, он готовился – выбирал место и время, покупал бензин и искал сухое дерево, продумывал все, вплоть до направления ветра. Все горело так, как он хотел - так, как он помнил. Видя пламя, он снова оказывался там, дома, держа за руку маму и видя ее в последний раз. Воспоминания мешались, запах соевого соуса и мокрой шерсти переплетались в его сознании и чувство любви и вины, приходящее с пожаром, налетало как ураган и сметало его с земли, раздавливало так, что он терял сознание.
У него больше ничего не было, только эти гиблые воспоминания.
А теперь у него есть Джин, которого он тоже должен заставить вспомнить.

Джина разбудил стук в дверь. Он проснулся мгновенно, взял пистолет и бесшумно прошел по коридору к входной двери.
- Кто? – спросил он грозно, готовясь ко всему, даже к самому худшему.
Ответ его поразил.
- Это я, Каменаши, - ответил ему тихий голос, и что-то зашелестело за дверью.
Этот голос Джин узнал бы даже во сне. Опустив пистолет, он открыл дверь, даже не побеспокоившись о том, что одет не для приема гостей.
- Добрый вечер, - начал Каменаши и с удивлением уставился на его голую грудь.
- Проходи, - бросил Джин и поспешил в спальню, чтобы одеться. За его спиной Каменаши прошел в дом и закрыл дверь.
Когда Джин зашел в гостиную, он увидел, что Каменаши сидит на краю дивана, заваленного всяким хламом, сложив руки на коленях. Он явно чувствовал себя неуютно.
- Ты все видел? – начал он, когда Джин даже не успел сесть.
Каменаши занял единственное свободное место на диване, так что Джин сел на пол. Было темно, и отсюда лицо Каменаши казалось темным пятном.
- Да, - ответил Джин глухо. Помолчав, он продолжил, - я не знаю, что с тобой делать. Что было бы действительно правильным.
Короткий смешок разорвал тишину. Каменаши чуть пошевелился на своем месте.
- Мне ничего не нужно. Если хочешь, сдавай меня полиции. Я устал от всего. Может, в тюрьме я смогу отдохнуть. Говорят, там много времени, чтобы подумать.
Джин усмехнулся. Этот парень поразителен – способен шутить в такой ситуации.
- Мои руки до сих пор болят. Почти постоянно, но в жару и холод – почти невыносимо. На работе я ношу перчатки – иначе нельзя, все-таки мы работаем с деревом и можем повредить руки.
Глаза Джина уже достаточно привыкли к темноте, так что он различал лицо Каме – напряженный подбородок и нервно дергающийся кадык.
- Знаешь, что у меня с руками? Я пытался вытащить маму. На самом деле, доктор рассказал это мне, а ему рассказал пожарный.
Он вздохнул.
- На нее упал шкаф. Он уже загорелся, но я пытался его поднять. Наверное, я ничего не чувствовал в тот момент, потому что довольно долго держал его. Огонь чуть не прожег мне руки насквозь. Пожарные вовремя оттащили меня. Мама умерла во сне. А я потерял сознание, когда меня вытащили на воздух.
Джин молчал, боясь пошевелиться.
- С тех пор я не помню ничего. У меня есть только фотографии, но я могу лишь догадываться, что на них. Будто фильм смотрю. Помню только, как я уходил на рыбалку в тот день и она погладила меня по голове. Помню, как я пытался вытащить ее из огня.
Голос Каменаши зазвенел.
- Мне снится, как я обнимаю ее там, в огне. И мы засыпаем вместе.
Он замолчал. Джин положил ему руку на колено, еле удерживаясь от желания обнять. Теперь это был не просто «подозреваемый в поджогах в Кацушика». Это был Казуя, которого он знал когда-то. Милый и смешливый, в твердым взглядом и звонким смехом. Теперь он помнил все, до мелких деталей. И это отчаянное чувство кружило ему голову.
- Я могу быть с ней, с ними, в этом доме, когда вижу пламя. Я знаю… меня никто не поймет. Я сумасшедший. Доктор говорил мне, что я «сжигаю людей» на своих рисунках. Вот, посмотри, - и Казуя положил Джину на колени папку, которую тот не заметил сначала.
Он дотянулся до торшера и включил свет. Казуя молча сидел на диване и наблюдал за ним.
На рисунках были все оттенки красного – от насыщенного алого до розового и оранжевого, переходящего в желтый. Казуя знал, как многоцветно и многолико пламя, как оно красиво и пугающе. И рисунки завораживали. Казалось, на руках Джина лежал пылающий костер, лижущий его пальцы. На следующей картине пламя обхватывало плечи женщины с закрытыми глазами - так любовно, будто обнимая, и глядя на нее, Джин ясно понял все.
Но забыл обо всем, увидев на следующем рисунке себя.
Это был неуверенный набросок, и в некоторых местах Казуя ошибся, но главные черты передал точно. Это его лицо – с широкой дурашливой улыбкой, растрепанными волосами и нос в веснушках – «будто кто-то обсыпал кофе»…
Джин поднял глаза. Казуя смотрел на него своими горящими глазами, пристально и напряженно.
- Я помнил только тебя, - глухо начал он. – – Я забыл все, кроме тебя, потому что ты не сгорел, ты остался на берегу. Мы больше не виделись, но это неважно. Теперь ты можешь вспомнить меня?
И Джин не выдержал.
- Казуя, - выдохнул он, вставая с пола. Он порывисто обнял его, положив голову на плечо, прежде чем Казуя сказал хоть одно слово. Он почувствовал, как его обняли в ответ, нежно и крепко.
- Можно я останусь здесь на ночь? – прошептал Казуя. – А потом ты больше меня не увидишь.
И Джин со всей ясностью понял, что значит его первая фраза.

Они раздевались в полной тишине, сопровождаемые только вздохами и скрипом кровати. Казуя дышал громко и часто, вздрагивая от любого прикосновения. Под пальцами Джин ощущал шрамы, и каждое прикосновение отдавалось где-то внутри, будто это его кожа была изрезана.
- Такой худой, - выдохнул Джин, проведя пальцами по животу Каме, по его выступающим ребрам, а потом наклонился и провел языком по ключице. Казуя обнял его на плечи и перестал дрожать.
И тут волна жара обрушилась на них, как ураган. Никогда в жизни Джин не испытывал подобного. Они сплавились вместе и двигались навстречу друг другу, бесконечно близкие и далекие, разделенные годами и печалями. Солнце нещадно палило, обжигая кожу Джина, пальцы Казуи впивались в его горячую спину и он шумно дышал, пытаясь добыть немного кислорода в этой гонке. Куда мы летим с тобой вдвоем?.. Все равно, только бы вместе.
Как горячие камни остывают после дождя, так Каме и Джин, лежали, покрытые потом в темной и холодной комнате. Глаза Казуи были закрыты, и дыхание постепенно стало замедляться - он начал засыпать. Последнее, что он сделал – взял Джина за руку, и чувствуя его маленькие пальцы, переплетенные со своими, Джин еще больше ненавидел свое решение.
Он нарушил все, что мог. Он знает, что его ждет. Все, на что он работал, чего добивался долгие годы учебой и кропотливым трудом, разрушено. Но это стоило того.
Утром он встанет раньше и заявит в полицию. Он сделает все, чтобы Казуя не попал в тюрьму, но ему нужна помощь, и Джин будет с ним рядом, все время рядом.

Он проснулся от громкого треска, будто на лесопилке кто-то ломал ветки.
Но Джин знал, что это за звук, что это за запах и почему ему так трудно дышать.
Он повернул голову – Казуи рядом не было.
Джин схватил штаны и выбежал наружу.
Дом горел с кухни. Спальня только начала загораться, и Джину повезло, что он успел уйти. Едва выйдя на улицу, он начал искать глазам Казую, но его нигде не было. Он скрылся.
«Как же», - подумал Джин. «Конечно, ему все равно. И как я только мог поверить».
На улице стали появляться зеваки. Пара спортсменов с ужасом выглядывали из-за забора, боясь подойти ближе. Вдалеке послышался звук пожарной сирены – видимо, кто-то успел вызвать помощь - если это был не сам Казуя.
Джина обожгло горьким чувством обиды и беспомощности. Как он мог поверить Казуе? Заманил и сжег единственного свидетеля его вины. Наверное, он думал, что Джин задохнется в дыму.
«Ты меня больше не увидишь». И не соврал. Вряд ли Джин его увидит, даже оставшись живым.
«Ты меня больше не увидишь»…
Внезапно на него накатил ужас. Молясь всем богам, существующим в мире, он что есть сил побежал в дом, надеясь успеть. «Нет, нет», - думал он, «нет нет пожалуйста, пусть этого не будет пусть его там не будет пожалуйста пусть он будет жив»…
Он был там. Рядом со спальней, в небольшой гардеробной, он спрятался за коробками с обувью и казалось, спал. Дым застилал дом, и Джин знал, что еще немного – и пламя доберется до порога.
- Казуя! – кричал он, хлопая его по щекам. – Казуя! – когда подхватывал на руки и вытаскивал из шкафа. – Казуя, - шептал он, когда передавал на руки медикам, приехавшим как раз вовремя.
Он поехал за ним в больницу и только потом заметил, что бос. Он полночи просидел в ожидании, глядя в одну точку, и очнулся только, когда медсестра позвала его в палату.
Глаза Казуи были закрыты, но он попытался улыбнуться Джину.
Джин подошел к нему и прикусил губу, увидев его на постели беспомощным и больным.
- Зачем ты так? – прошептал Джин.
Казуя облизал сухие губы.
- Я просто хотел остаться с тобой навсегда.

На суде Джин лично свидетельствовал в защиту Каменаши Казуи. Он делал это как гражданское лицо – его лишили звания и отстранили от дела. Медицинская комиссия вынесла заключение, которое предусматривало применение принудительных мер медицинского характера сроком на два года.

Они встречаются на Рождество, на распродажах в огромном торговом центре, где Джин сбивается с ног, пытаясь найти ту самую шляпу для Широты. Он останавливается, когда видит его – худого, задумчивого, в той самой шляпе – и не такого печального, как он его помнит. Еще более красивого.
За огромными окнами идет снег, и Джину кажется, что это похоже на рождественское чудо.
Джин подходит и дотрагивается до полы шляпы пальцами в тонких перчатках.
Он вздрагивает и поднимает взгляд. Сияющие глаза, в которых отражаются пошлые елочные огни, заставляют бабочек в животе Джина встрепенуться.
- Привет, незнакомец, - говорит Джин, с удовольствием наблюдая за тем, как краснеют его щеки. – Тут недалеко варят хороший кофе с перцем, хочешь, пойдем со мной? Говорят, он горячий, как огонь.
Казуя прикладывает его руку к своей щеке и счастливо смеется.


*- песня группы 30STM «Hurricane».
** - Кацушика – район Большого Токио.
**Судзу - город в Японии, находящийся в префектуре Исикава.

@темы: Акаме, angst, фестовое, фик, AU, R

---

[Drabble]

Паринг: НаКаме
Рейтинг: PG
Слово: поцелуй
для Glowness

Кажется, что у Накамару сто рук, сто глаз. Он всегда видит то, что нужно, замечает незаметное, успевает везде.
Он умеет заговорить вездесущего оператора так, что во время его речи сзади пробежит полуголый Уэда, вставляет громкую реплику, заглушая нечаянное ругательство Коки. Он заполняет скучную пустоту, не давая камере нацелиться на спящего Джунно, придумывает остроты, продолжение сценария про завод, рабочих и династию коварных владельцев.
Одного он никогда не может предусмотреть – когда Каме придет в голову сделать нечто странное.
В общем, это не выходит за рамки, это вполне в духе Каме и в какой-то мере, вполне в духе КАТ-ТУН. Дружелюбие никогда не было главным принципом их общения – щипки, подножки, а позже словесные подтрунивания, каверзы и пошлые шутки служили и служат выражением симпатии и участия. С чужими людьми нужно вести себя вежливо, а со своими не церемонятся. Как-то так.
Но Каме делал все слишком хорошо, настолько, что даже терпеливый Мару не выдерживал. Шутки Каме находились на грани приличия и допустимых норм, так что при любом выражении внимания с его стороны Мару каждый раз лихорадочно размышлял: не сделают ли им, наконец, замечание? Но нет, каждый раз обходилось. Могло показаться, что Каме принял эстафету от Аканиши, который тоже не мог оставить Мару в покое, но это было другое. Аканиши даже под угрозой смерти не стал бы шлепать другого парня по заду просто в шутку.
- Расслабься, - сказал ему как-то Коки. – Это же Каме. Для него это нормально. Как если бы ты похлопал меня по плечу.
- Я бы расслабился, если бы он каждый раз не ошибался на полметра, - бурчал на это Накамару.
В действительности, ему было ужасно неловко, когда Каме лез к нему с притворными нежностями, касался его или начинал разговор об интимных частях тела Накамару - хотя, откуда он мог что-то об этом знать! Настрой Каме был слишком вызывающий, местами трогательный, даже детский – казалось, он привлекает к себе внимание, играя во взрослого. Делая дурацкие вещи, которые смущают его самого, он будто пытался дождаться от Мару ответа.
Вот только какого, если все реакции, ужасно забавляющие всех КАТ-ТУН еще с незапамятных времен, он уже выдал?
Вот и сегодня, когда Каме лезет к нему с поцелуем – выходка совершенно из ряда вон, даже для него! – Мару не может удержаться, и отстраняется, перекосившись. Он думает только о том, что будет, если оператор все-таки заснимет, как Каме удалось его достать. Каме не удается, и оператор уходит ни с чем, но Мару все равно чувствует себя виноватым. Казалось бы, мелочь, но Каме выглядит неприятно удивленным, когда отходит в сторону.
- Вы поссорились с Каме? – спрашивает Тацуя, когда Мару подходит забрать бутылку холодной воды.
- Нет, - отвечает Мару, насторожившись.
- Он не в духе, - Тацуя поднимает на него взгляд. – Спроси, что с ним.
- Уф, - вздыхает Мару, - это не я. В смысле, он начал свои штучки…
- Ты же джоннис, - раздраженно отрезает Тацуя и отпивает из бутылки. – Пора бы тебе уже привыкнуть.
«Каме тоже пора», - с досадой думает Мару, направляясь в сторону гримерной, – «успокоиться».
Каме сидит перед зеркалом и вытирает полотенцем шею, открытые руки. При виде Мару он удивленно приподнимает брови.
- Ты все? – спрашивает он недоверчиво.
- Нет, я к тебе, - отвечает Мару. Брови Каме взлетают еще выше, он открывает рот, но Мару решает ускорить объяснение.
- Я хотел сказать тебе насчет… твоего фансервиса. Меня это смущает, я не такой раскованный. Ну, Каме, ты же знаешь. Особенно когда рядом камера.
Каме усмехается и опускает руку с полотенцем. Секунду он кусает губы, раздумывая, а потом встает со стула, бросает полотенце на гримировальный столик и с удовольствием потягивается. Мару терпеливо наблюдает за этим.
- Наверное, ты прав, - отвечает Каме, опуская руки и громко выдохнув. – Я иногда слишком… ээ, неосторожный. Просто от усталости, или еще чего…
- Я понимаю, - поспешно говорит Мару, радуясь, что все разрешилось так скоро.
Каме поднимает на него глаза и смотрит, улыбаясь.
- Просто иногда хочется, ну, знаешь… это, наверное, само собой получается. Чтобы знать, что кто-то есть рядом, что кто-то реагирует…
Он смущенно улыбается, опускает глаза и отворачивается.
Мару будто ударяет по голове. Слишком много личного в этих словах, он не ждал и не хотел столько, и что делать с этой огромной дозой откровенности – он не имеет ни малейшего понятия.
- Я не знал, что все… так, - говорит он, и с досадой ощущает, что всегдашнее чувство уверенности в словах ему изменяет. Он пытается подобрать нужное выражение участия, но ничего не приходит в голову.
Каме поворачивается обратно.
- Когда ты делаешь, - он приближается на шаг, - так… - и тянется к лицу Накамару слишком осторожно, чтобы тот испугался, чтобы подготовился, и поэтому без какого-либо сопротивления встречаясь с губами Накамару, вернее – с кончиком губ. Почти невесомо касается его губами Каменаши Казуя, но это все-таки поцелуй, поэтому когда Каме отстраняется, Мару осознает все очень-очень ясно.
- Когда я делаю так, то становится немного легче, - говорит Каме сумрачно. Теперь он смотрит серьезно. – Да, может я и извращенец, но мне правда не хотелось обидеть тебя. Извини, если что.
И он выходит из гримерной, прихватывая сумку и идет, насвистывая, пожалуй, слишком непринужденно.
Мару стоит, ожидая непонятно чего, и смотрит на себя в зеркало, пытаясь увидеть, что же изменилось в его лице за эти две минуты. Но оказалось, что все то же самое, разве что выражение лица у Накамару Юичи – ошарашенное и не очень интеллектуальное, поэтому он берет себя в руки, принимает позу и делает Надменный Взгляд. Вот так-то лучше.
В конце концов, он же джоннис. Рано или поздно такое бы случилось на каком-нибудь шоу или раньше, если бы он был более популярным в годы джуниорства. В жизни ко всему нужно быть готовым, и если уж это был его первый поцелуй с мужчиной, то Каменаши Казуя – не самый плохой кандидат. Наверное, это даже мягко сказано.

@темы: драббл, Каменаши Казуя, Накамару Юичи, PG

---

[Drabble]

Пара: Акаме
Рейтинг: PG-13
Слово: записки на холодильнике.
Для: Sad Cypress ♥
От автора:


Джин открывает дверь своим ключом, впуская в квартиру поток холодного воздуха. Пакеты с едой он неосмотрительно ставит на пол и пытается закрыть дверь изнутри. Столько времени прошло, и он уже забыл, как это делается.
Ран бесшумно пробирается между пакетами и засовывает длинный нос в один из них.
- Hey! – выдыхает Джин, наклоняясь и подхватывая ее на руки. Ран отчаянно вырывается, но получает свободу только после того, как Джин прикасается губами к теплому лбу.
Цоканье коготков по полу – и все стихает. Дом пуст.
Джин выпутывается из шарфа и снимает сапоги, прямо в куртке проходит в гостиную, забыв про пакеты.
Отовсюду дует ветер. Окна приоткрыты, и тонкие жалюзи бьются о рамы, шум улицы проникает в комнаты. Голоса и запахи царят в воздухе квартиры, как будто стены стеклянные, и Джин спешит закрыть окно, повернуть ручку – и все. Как будто это ручка настройки звука – тишина наваливается на него как толстая подушка, которой он накрывает голову по утрам.
Он идет в спальню, закрывает окно и там, попутно обращая внимание на расправленную постель и раскиданную вокруг одежду, как будто кто-то собирался в огромной спешке. Остальная часть спальни выглядит странно аккуратной, будто никто уже давно не касался фотографий в рамке, ночника, книжной полки.
Он проносит пакеты на кухню, наполняет пустые полки холодильника, и все это кажется неправильным и непривычным. Джин пытается обдумать странности, встретившие его на пороге, но ничего, кроме беспокойства и тоски не добивается. Сумерки заливают кухню, отмечая еще час до того, как они встретятся.
Куртка летит на пол, когда он переступает ворох газет на полу и садится на кожаный диван. Ран подбегает к нему, тыкаясь носом в руку, и Джин гладит ее длинную морду, чешет уши, проводит пальцами по длинной спине. Она устраивается рядом с ним, пока Джин щелкает пультом, желая занять себя еще ненадолго. Спортивные передачи, кулинарные передачи, корейские дорамы… Наконец, он включает МТВ и убавляет звук до минимума.
Джин вспоминает о Каме с чувством вины и странной тревоги, которая заставляет его волноваться и сбиваться, когда он говорит с ним по телефону. Джин думает о Каме достаточно часто, чтобы это начало его немного пугать. Джин думал, что справился с собой, когда пересек океан, что теперь он свободен, и его английский достаточно хорош, чтобы на несколько месяцев забыть о Японии. Ему снятся горячие камни на пляже в Паттае, домашние окономияки, семья и друзья, те немногочисленные друзья, которые знают по-английски только «Привет» и «Спасибо». Ему снится сцена, где он не один, учивы с его изображением.
Ему снится Каме, смеющийся и хмурящийся, гораздо младше, чем сейчас, и тот, которого он только-только оставил. Во сне Каме почти всегда молчит, а Джин пытается ему объяснить сразу все, только язык почему-то не слушается. Иногда во сне Каме очень странно смеется и притягивает Джина к себе, ближе, и, вспоминая это, Джин пугается по-настоящему.
Они виделись только во сне. Последние два месяца Джин не слышал даже его голоса. Он не знает, похудел ли он, или набрал вес, какая у него сейчас стрижка, и какие словечки тот подцепил. И у кого. Почему-то это волнует Джина больше, чем должно бы. Наверное.
Дверь хлопает неожиданно. Джин осторожно встает и замирает в неуверенном ожидании – что может быть проще, чем выйти навстречу и сказать: «Я здесь». Или: «Я закрыл окна, ты забыл, наверное». Или: «Хочешь есть?»
Или: «Ты все еще со мной не разговариваешь?»
Впрочем, как бы Джину ни было интересно это узнать, подобные вопросы никогда не были его сильной стороной, так что он решает подождать на месте.
Он опускается на диван и прикрывает ноги пледом, слушая звуки в прихожей. Каме медленно раздевается, кашляет, шепчется с Ран, тихо смеется, и от приглушенного звука его голоса у Джина мурашки пробегают по затылку – так остро, что он даже вздрагивает и крепко зажмуривается. Он ждет, когда Каме войдет в гостиную и увидит его, наконец, но тот не спешит, и через несколько минут Джин встает с дивана и идет в прихожую.
Его там нет, зато дверь в спальню приоткрыта. Джин видит край кровати и смятое покрывало на нем, и Каме, лежащего неподвижно, как во сне.
Когда он заходит, Каме даже не поворачивается, хотя Джин вздыхает, трет ладони о ткань штанов, шмыгает носом и немного шаркает по полу – создает шум, убирает неловкость. Но все впустую – Каме все также лежит на животе, отчаянно обхватив подушку одной рукой, не сняв даже куртки. Она задралась вместе с футболкой, нечаянно показав полоску незагорелой кожи. Джин может поклясться, что кожа покрылась мурашками от холода в комнате.
Он присаживается рядом с кроватью, прямо на пол и вздыхает. Что же делать дальше? Кажется, Каме не очень хочет говорить, да и он сам не готов выяснять отношения. Никаких отношений, никаких выяснений отношений. Может, ему попробовать объяснить все на пальцах?
Джин утыкается носом в покрывало и опускает руку на поясницу Каме. Пальцами он наносит свое тепло на холодную кожу, и растушевывает его, как краску на холсте. Он не останавливается, когда чувствует, как вздрагивает Каме под его прикосновениями, а только замедляется немного. Он проводит линию вдоль ремня, собрав три пальца вместе, рисует сложный узор, расходящийся к бокам.
Осмелев, он присаживается на кровать. Каме молчит по-прежнему, но его покорность уже говорит о многом. Наверное, он просто слишком устал что-либо делать, и с Джином, и с миром. И Джин думает, что это прекрасно, теперь он будет делать то, что хочется больше всего, потому что от мира его отделяет толстая железная дверь, а от Каме – сантиметры, и он сокращает дистанцию, ложась рядом.
Он подпирает голову локтем, не дыша, кладет всю ладонь на талию Каме. Кажется, после они уже оба выдыхают – с облегчением и трепетом, немного нервно и взволнованно. Рука Джина забирается вверх по спине, ведет по позвоночнику до самых лопаток, потом вниз, массируя и разогревая. Хотя, во что это превратилось сейчас, Джин смутно представляет – и, черт возьми, надоело думать, что это и чем закончится, просто хорошо сейчас касаться Каме – безмолвно и осторожно. Будто в этих прикосновениях они находят понимание, будто с каждым движением Каме его прощает – его кожа теплеет под рукой Джина, и он расслабляется.
И Джину кажется, что сейчас уже можно позволить себе немного больше. В голове шумит и гудит от обрывков испуганных мыслей, он трясет головой, кусает губы и впускает ладони под футболку Каме. Тот сильно вздрагивает и пытается подняться, но Джин проводит ладонями по спине, вверх затем вниз, будто растирая Каме от простуды, будто натирая его кремом, чтобы он не сгорел.
Чтобы он не сгорел…
- Тут холодно, - говорит Джин, и ложится на спину Каме, прислоняясь щекой к лопатке. Руками он хватается за плечи Каме, и чувствует, как тот часто и тяжело дышит.
- Теперь нет, - отвечает Каме. Это как «Здравствуй», «Спасибо за это», «Я скучал» и все-все, что хотел бы услышать Джин, и даже немного больше. Теперь Каме может молчать сколько угодно, и Джин все равно будет счастлив.
Это действительно страшно – быть так близко впервые, быть так близко после того, как они были так далеко друг от друга. Страшно, и сердце немного не выдерживает нагрузки, бухает так, что темнеет в глазах. Хотя, это может быть ночь, наступившая быстрее, чем ожидалось.
- Темнеет, - говорит Каме, повернув голову набок, так что Джин теперь может видеть его профиль и блестящие глаза с очень-очень близкого расстояния. И даже больше – он чувствует тепло его дыхания.
- В следующий раз закрывай окно, - говорит Джин. Теперь он осмеливается обнять его, запустить руки под живот, ненароком провести по напряженным мышцам.
- Я все время забываю, - шепчет Каме. Кажется, что у него нет сил, чтобы говорить в полный голос, но тон не кажется уставшим. Даже наоборот.
- Давай приклеивать записки на холодильник? Вдруг поможет? – говорит Джин, и прислоняется губами к плечу. Тепла становится слишком много на двоих, и Джин вспоминает о еде, которую он купил, о пицце и пиве, и о том, что нужно переодеться, но это все потом. Комнату накрывает темнота, уютная и умиротворяющая, и Каме шепчет о том, что нужно вставать… но так и быть, можно полежать еще немного.

@темы: драббл, Акаме, PG-13

---

[Fanfic]

Название: Без названия
Пара: Акаме
Рейтинг: R
Саммари: Джин в Америке, Каме в Токио. Джин кое-что забыл, но Каме всегда об этом помнит.
Предупреждение: !гет

Однажды он просто забывает надеть его на палец – и это не очень удивительно, на самом деле.
Дым, смог, кофе, утреннее солнце.
У Джина влажные волосы после душа и сонные глаза, запечатанные со сна губы. Он ведет машину и машинально трогает подбородок – не забыл ли он побриться? Утро проходит как в тумане, и в памяти всплывают только отдельные обрывки. Фактически он бодрствует уже час, а на самом деле – только несколько минут. Те самые, пока он ведет машину.
Аканиши Джин ненавидит утра и может провести мастер-класс по тому, как можно спать с открытыми глазами и даже на ходу.
Звонки разрывают его мобильник круглосуточно: входящие смс, мейлы, звонки от менеджеров, на которые он отвечает по-английски и по-японски и всегда – невпопад, звонкие сигналы мессенджера.
Он проверяет твиттер, глядя одним глазом в экран телефона, а другим – на дорогу. Неплохо бы иметь третий глаз для того, чтобы вовремя увидеть, как кто-то подрезает тебя сзади, но чего нет, того нет, поэтому Джин спешно откладывает телефон в сторону и кладет две руки на руль.
Что-то не так. Настолько не так, что Джин хмурится и пытается проснуться полностью. Заставить себя думать, наконец.
Его взгляд падает на правую руку, и тогда Джина резко дергает пониманием.
Кольцо. Оно осталось дома, лежать на журнальном столике, либо затерянное где-то в недрах коробки с его браслетами, цепочками… кучей ненужного барахла. Но Джин был уверен, что он взял его с собой, а не оставил в Японии, потому что уже успел обжечь им палец, и оно все время цеплялось за мех той самой модели из Канады, с которой у него не вышло…
Он почти машинально жмет на педаль тормоза и цепляется за руль, пока флегматичного вида подросток на роликах пересекает улицу прямо перед носом его машины.
Ну, ладно. В конце концов, ничего страшного не случилось, оно подождет его дома, и ведь он его уже не так часто надевает. Да, прошло много времени, и он стал отвыкать, это правда. Время летит и люди меняются.
Но Джин – трудный на подъем человек, он не любит изменения вокруг себя. Он это знает и пытается как-то с этим смириться.
Но без привычного кольца на мизинце все равно было неудобно.

- Кофе? – слышится сзади; Обри подходит слишком близко, и Джин явственно чувствует ее тяжелое после танца дыхание у себя за плечом.
- Ага, спасибо, - он тянется рукой за стаканчиком, не глядя, и ставит его перед собой на стол.
Обри не уходит. Она встает, держась за спинку стула Джина, и выравнивает дыхание, а затем наклоняется к самому его плечу. Длинные волосы щекочут шею Джина, и он машинально отстраняется.
- Все пишешь? – спрашивает она без особого интереса. – Майк немного вышел вперед, пойдем с нами, поправим расстановку.
- Я не могу сейчас, - отвечает Джин, надвигая на глаза капюшон. – Я занят.
- О, точно, - отвечает она, распрямляясь. – Как я сразу не догадалась.
Он некоторое время наблюдает, как Обри подходит к группе танцоров, поправляет волосы, берет бутылку воды и садится на край сцены, болтая ногами. Потом, спохватившись, снова утыкается в текст, который потом покажет кому-нибудь, чтобы не было ошибок. Или не покажет.

- Чувак, - кричит ему в ухо Джош, перекрикивая музыку, - это, в каком-то смысле, твоя работа!
- Что за хрень, - вопит Джин в ответ и смеется, хотя ему на самом деле не очень смешно. Джош говорил ему это уже раз двести, и с каждым разом это раздражает все больше.
- Смотри, - Джош обводит рукой зал. – Это – твое вдохновение. Настоящее. Реальное. А это – твои музы. Вот, посмотри, разве нет?
Муза проходит мимо, покачивая бедрами, обтянутыми джинсовой тканью. Оглядывается, меряет, взвешивает, оценивает, раздевает Джина взглядом и проходит на танцпол. Походка меняется, теперь это открытое приглашение последовать за ней, и Джин не может отказать, тем более что коктейль из музыки, водки, раздражения, утренней тревоги и возбуждения уже смешался с кровью. В глазах у Джина огни танцпола переливаются, как картинки в калейдоскопе, пульс отбивает бит, и он не может ждать.
- Ну? – спрашивает Джош с нетерпением, но Джин не отвечает ему, просто отходит от стойки, и следует в самую гущу танцующих. Где-то там – та, что позвала его взглядом, но откровенно говоря, Джину уже не хочется следовать за ней. Он просто хочет танцевать, немного расслабиться, забыть обо всем, что держит его в напряжении. Это не так легко, но Джин пробует, он умеет забывать и забивать временно на все, просто нужно немного музыки, немного алкоголя и ощущение тела рядом с тобой, танцующего в том же ритме…
Ее волосы отливают рыжим в свете софитов, спустя мгновение цвет меняется на зеленый и это заставляет Джина засмеяться. Она ритмично движет бедрами навстречу, танцуя одновременно умело и небрежно, поворачивается спиной и вжимается в Джина почти полностью… Его руки оказываются у нее на бедрах, и гладят их так, что она смеется, смеется, и пытается докричаться до Джина
- «Are you crazy?» - кричит она, и звучит это как «I have to go» в более благопристойных ситуациях, только смысл один – “С этого момента можешь начинать меня уговаривать».
Но Джину пофиг на все смыслы, явные и скрытые, поэтому он просто прижимается к ней всем телом, чтобы она поняла все без слов.
После она отсасывает Джину в грязном туалете – быстро и нервно, потому что в соседних кабинках слышатся те же стоны и вздохи, а снаружи стучатся еще двое, которые не могут дотерпеть до мотеля.
Когда она уходит, Джин долго стоит, прижавшись щекой к холодной стене, а потом медленно умывается, и смотрит в зеркало, выжидая, пока цветные пятна прекратят сверкать перед глазами.

Он доезжает на такси. Последним усилием воли выдавливает из себя адрес и протягивает водителю смятую двадцатку. Водитель будит его перед домом, и Джин выбирается, чуть не забыв в машине куртку.
Дома тихо и очень свежо – в открытое окно тянет ветром с океана. Он добредает до кровати с восхитительно пахнущими свежими простынями и тянет на себя плед.
Когда тот падает на пол, сметая за собой пару футболок и банку из-под пива, что-то звякает и привлекает внимание Джина. Он наклоняется и берет в руки кольцо.
Вот оно. То, что сидело в голове весь день, не давало расслабиться. Как заноза.
- Ты, - говорит Джин внушительно, внимательно глядя на кольцо, – заноза. Заноза в заднице.
Тем не менее, легче не становится. Он падает на диван, накрывая пледом одну ногу, и прижимается щекой к простыням. Джин никогда не приводил сюда ни одну девушку, и единственная женщина, которая была здесь – домработница, так что простыни всегда по вкусу Джина. Такие, как и дома. Всегда чистые.
Но кольцо… Что с ним не так? Джин надевает его и внимательно осматривает руку, подняв ее над собой и растопырив пальцы. С ним становится гораздо привычнее, но обостряется чувство того, что он о чем-то забыл.
Джин выхватывает из-под подушки телефон и ищет номер в середине телефонной книги. Когда идут гудки, голова снова начинает кружиться, и Джин едва удерживается от того, чтобы не провалиться в сон.
- Да, - отвечают на другом конце провода. Спокойный, ровный голос.
Все хорошо, будто говорит токийская сводка погоды.
- Это я, - говорит Джин и тут же начинает чувствовать себя неловко. Всегда так.
- Да, я понял, - отвечает Каме. – Что-то случилось? - добавляет он, спустя секунду.
- Нет, я просто хотел спросить… Ты помнишь мое кольцо? На мизинце?
Каме опять молчит. Джин слышит, как шуршит бумага, а потом Каме вздыхает и отвечает.
- Конечно. Я не знаю, куда ты его дел, если дело в этом.
- Оно у меня! – смеется Джин, снова разглядывая кольцо. – То есть, я хотел спросить. Ммм… Я тебе что-то обещал?
- Да, Джин.
- Связанное с кольцом? Я честно не могу вспомнить. Сегодня был паршивый день, и к тому же я, ну…
- Да, я понял, - успокаивающе отвечает Каме, и Джин снова вспоминает о сводках погоды. Все будет хорошо, в последующие дни ожидается солнечная безветренная погода.
- Ну, так что? – спрашивает он, теперь действительно заинтересованный. Джину кажется, что Каме не хочет об этом говорить, либо это не телефонный разговор, или… Его внезапно охватывает тревога, которая всегда приходит раньше четкой мысли.
Но Каме перехватывает ее на лету.
- Не важно, - говорит он глухо. Джин слышит, как звучит его голос – будто он прижал трубку к самому рту. Их губы разделяет только трубка, если подумать, и Джин улыбается, потому что это кажется ему милым, ничего себе…
- Не важно, - повторяет Каме успокаивающим голосом. – Рано или поздно ты вспомнишь, в чем было дело, честно. Такое трудно забыть, точно говорю.
- Давай ты сам мне скажешь, окей? – шепчет Джин. – Я уже ничего не соображаю, черт, и почти сплю…
- Спокойной ночи, - отвечает Каме. – Удачного тебе завтра дня. Ты вспомнишь, я тебе обещаю, только забудешь о том, что звонил мне.
- Вот черт, - расстраивается Джин, - меня это не устраивает. Давай я буду все помнить?
Каме смеется в трубку, и Джин снова непроизвольно улыбается в ответ.
- Так не бывает, - наконец говорит он. – Выбирай. Что-то ты все равно забудешь.
- Пусть Санта или Бог выберет за меня, им виднее, - отвечает Джин, и перед глазами у него появляются олени, летящие по небу. Он прогоняет их с огромным трудом.
- Пусть так, - отвечает Каме. – Спокойной ночи, Джин.
Он вешает трубку, и Джин откидывается на подушку.
Рассвет уже близко, он чувствует это по ветру и тому, как кричат птицы. Его глаза неудержимо закрываются, и Джин решает поддаться сну. Простыни пахнут домом, Токио, где все хорошо, нет ветра и летом солнечно, Каме ему обещал, кажется. Каме всегда исполняет свои обещания. И он тоже… будет.

@темы: Акаме, фик, гет, R

---

[Fanfic]

Название: Верное отражение
Бета: diary-darya
Пара: Акаме
Рейтинг: R
Фандомы: кроссовер с книгой Харуки Мураками "Норвежский лес". Ради повествования таймлайн книги сдвинут.
Предупреждение: смерть второстепенного персонажа.
Написано на JE-au fest II.

Каме приехал сюда в самом начале весны. Дул холодный ветер, но солнце светило ярко и грело в полную силу, так что одет он был легко. Автобус из Киото за час довез его до остановки. Он огляделся – поблизости не было ничего, кроме таблички с указателями, а за деревьями виднелась тропа. Взвалив рюкзак на спину и поправив шарф, он зашагал по ней и через полчаса он вышел к воротам «Амирё», покрашенным черной и желтой краской. Они были приоткрыты, и поэтому он без труда проникнул на территорию. В будке сидел охранник и курил. Увидев Каме, он поднял трубку телефона, и сказал несколько слов, но сквозь стекло ничего не было слышно.
Каме ждал, чтобы заговорить, но охранник, нахмурив брови и кивая, не отрывал трубки от уха.
- Извините, - услышал, наконец, Каме и поднял глаза. Охранник открыл окошко и жестом пригласил его подойти ближе. – Пойдете налево, дойдете до старого дома, оттуда направо, и дойдете до административного здания. Вас встретят.
Каме открыл рот, чтобы поблагодарить, но охранник опередил его. Улыбнувшись, он сказал негромко: - Добро пожаловать, Каменаши-сан.
- Здравствуйте, Каменаши-сан, - поприветствовал доктор, крепко пожимая Каме руку. – Позвольте, я провожу вас. Кирихара-сан, ключи. Устали с дороги? Осторожно, здесь ступенька. Ничего, можете отдыхать весь день. Лечение и занятия начнем завтра. Нет, направо. Видите каменное здание? Там вы будете жить. Обычно у нас живут по двое, но сейчас людей мало, и вы будете без соседа. Вам не будет скучно? Ну и хорошо. Да, и еще. Я спрошу сразу. Надолго вы сюда?
- Я не знаю, - ответил Каме. – Правда, не знаю.
- Учитывая вашу ситуацию, хм… Хорошо. Отдыхайте.

10.03…. г.
Теперь живу в Амирё
Тут совсем другой воздух и очень тихо
Ужинал в столовой – взял собу и вареные овощи. Давно я не ел таких свежих овощей
Несколько человек познакомились со мной и спросили, куда я поселился
Кажется, они совсем не знают меня
Это хорошо
Пока ничего не случилось. Это тоже хорошо

Джонни-сан позвонил Каме, и долго говорил с ним об отдыхе. Каме догадывался, что он хочет этим сказать, но каждый раз пытался сменить тему. Тогда Джонни решил высказать все прямо.
- Понимаешь ли, Каменаши, я знаю, что с тобой творится. И это мне не нравится. То есть, я не о том, что ты сейчас болен – со всеми бывает, проблема в том, что ты с этим ничего не делаешь. То есть, ты рискуешь работой группы и еще многих людей. Не думал об этом? А если что-то случится? Ты же знаешь, о чем я.
- Я пока справляюсь с этим, - ответил Каме. Сам Джонни был невозмутим, но его слова всегда заставляли других изрядно нервничать. – Поводов для беспокойства нет.
- Это ты так думаешь, - ответил Джонни. Помолчал и добавил снова. – Я сейчас с тобой говорю как с другом. Ну, или с человеком, который сам способен принимать решения. А ведь могу вспомнить о том, что я руководитель. Мне не нравится действовать так, Каменаши, ты же понимаешь.
- Я понимаю. Я, правда, не думаю, что вам придется что-то делать. Все в порядке. Может, со стороны все кажется хуже?
- Не учи меня, мальчик, - недовольно протянул Джонни. – Я лучше знаю, как это выглядит. Завтра я тебе позвоню, чтобы решить этот вопрос окончательно.
Закончив говорить по телефону, переоделся, спустился в гараж и поехал на интервью. Телефон лежал на сидении, и Каме то и дело поглядывал на него, будто опасаясь, что тот взорвется. Джонни-сан сегодня не позвонит, но отсчет до завтрашнего дня пошел, и это значит, что у него лишь несколько часов на раздумья. Он – человек, который может сам принимать решения, так почему же он не может решить остаться работать?
Он приехал к семи вечера и уселся ждать одногруппников, слушая новый альбом PERFUME. Первым пришел Джунно, кивнул Каме в знак приветствия и сел на соседнее кресло. Мару и Уэда приехали вместе; Коки пришел последним, и тогда Каме снял наушники.
- Они собираются надеть на нас что-то пятнистое, - усмехнулся Коки, пожимая руку Каме. – Поедем, поедим якинику после всего? Или у тебя тренировка?
Каме согласился, и уже через несколько минут их пригласили к стилистам. Коки не соврал – им действительно вручили леопардовые пиджаки, которые никто бы в здравом уме не надел. Каме освободился первый, встав сразу же, как гример сказала «Готово».
- Подожди меня, я уже почти, - окликнул его Коки, застегивая на себе браслет, и Каме кивнул, идя к выходу. За дверью что-то светилось, так ярко, что ничего больше видно не было, и Каме усмехнулся на ходу. Он ускорил шаг и открыл рот, чтобы спросить, что это - какое-то новое освещение? Но так не успел ничего сказать. Словно удар о воду с большой высоты – боль волной прошла по его телу и взорвалась на коже огненными вспышками. Каме смог только закрыть глаза.
Он очнулся на полу в гримерной, и сразу же поднялся. Болело все тело, а в голове будто засел осколок стекла. Он огляделся – вокруг собрался весь стафф, ребята стояли рядом и смотрели на него встревожено.
- Казуя, ты как? Ты как? – спросил Мару. – Сколько пальцев видишь?
Каме отмахнулся от его руки.
- Как ты умудрился врезаться в зеркало? – спросил Коки. – Ни с того ни с сего - такой грохот. Никто даже не заметил, как так получилось.
Только сейчас Каме рассмотрел себя. Руки были покрыты мелкими порезами, колено болело – он опустил голову и увидел у себя на ноге платок с пятном проступившей на нем крови.
- Стафф уже вызвал скорую.
Каме разглядывал свои руки, одежду, испачканную в крови, а потом перевел взгляд в сторону – туда, где раньше стояло зеркало. Теперь вместо него на полу лежала груда осколков. Пустой проем выглядел странно, неестественно, и Каме отвернулся, чтобы не видеть его.
- Я пошел в дверь, - попытался объяснить Каме, сглотнув. В гримерной сразу стало тихо. – Я пошел в дверь, она тут была. А за дверью был яркий свет, я еще хотел спросить…
Он замолчал, но никто не ответил. Секунду все смотрели на него, а потом дверь открылась, и вошли врач экстренной помощи и медсестра. Они осмотрели его порезы, смазали их дезинфицирующим раствором и увезли в больницу.
Каме так никто ничего и не сказал. Хотя больше всего он бы хотел услышать сейчас что-нибудь вроде: «Ну, промахнулся немного, со всеми бывает».
Но это было бы неправдой.

15.04…. г.
Звонил Джонни-сан, спрашивал, все ли в порядке
Я сказал, что да, но он, кажется, не верит
Это меня раздражает. Зачем тогда я здесь, если, по его мнению, мне не стало лучше?
Я спросил, надолго ли я здесь. Он сменил тему
Вспомнилось, как он предлагал мне поехать на Окинаву. Тогда легенду об отпуске было бы легче поддерживать
Хорошо, что отказался. Мне нужно место, чистое от впечатлений и воспоминаний
Такое, как это.

Доктор дал Каме несколько советов, следуя которых, по его мнению, можно сделать лечение Каме более эффективным.
- Прежде всего, вам нужно вести дневник, Каменаши-сан. Это не для меня, это для вас. Вам будет легче следить за своим состоянием, и есть еще нюансы, о которых пока не стоит говорить. Поверьте, это полезно. Также я бы рекомендовал вам чаще бывать на улице. Вам, жителям больших городов, нужно больше времени проводить на свежем воздухе. Вы любите спорт? Бейсбол? Почему бы вам не заниматься бейсболом с остальными? Я думаю, у вас даже будут ученики.
Доктор похлопал Каме по плечу. Они шли по аккуратно протоптанной дорожке, по бокам которой прорастала первая зелень. Каме смотрел себе под ноги, чтобы не запнуться о выступающий из земли корень.
- И вам необходимо общаться с другими людьми. Мы здесь не для того, чтобы изолироваться от мира. Это просто временная остановка. Знаете, всем время от времени нужно сесть и подумать. Только некоторым требуется чуть больше времени.
Каме стало интересно, всем ли доктор говорит одно и то же.
- Почему вы не спрашиваете о моих галлюцинациях? – поинтересовался Каме, не поднимая головы. – Я ведь из-за этого здесь.
- Вы так полагаете? Считаете, что именно в этом ваша проблема?
- Если честно, я думаю, что справляюсь. Вернее, мог справляться.
- В этом суть.
- В том, чтобы скрывать?
- Справляться. Вы же сами сказали. Некоторые вещи невозможно изменить. И потратить на это время – все равно, что бороться с ветряными мельницами. С чем-то можно примириться и жить дальше.
- Я не думаю, что смогу жить с этим дальше, - сказал Каме.
Доктор остановился, прищурился и повернул голову в сторону, где сквозь деревья виднелись теплицы.
- Нужно отделить одно от другого, причину от следствия. Вы справитесь, вы сильный человек. Ох, наш час прошел так быстро.
Доктор поклонился и пошел к теплицам. Каме направился в сторону корпуса, где находился спортивный зал. Кажется, в тот единственный раз, когда он там был, ему попадалась на глаза бейсбольная перчатка.


30.05. …. г.
Сегодня здесь первый раз приснился сон
Там я пел на концерте. И нас было шестеро
Почему-то все выглядело так, как в прошлом году, но он не казался лишним, скорее, наоборот
И почему-то сказал мне потом: «Давай уйдем пораньше?»
А я не мог ответить нет, но и уйти не мог, потому что концерт, потому что, черт, как это вообще можно?
Не мог, а потом проснулся
Странный сон

Наоко подошла к нему сама. Подсела за столик в столовой, когда он, голодный после тренировки, накинулся на обед как одержимый. Поэтому Каме сначала был раздражен: девушка явно хотела поговорить, а у него рот набит рисом и тунцом.
- Не возражаете, я присяду? – спросила она негромко. Каме обратил внимание, как она выговаривает слова – четко, будто обдумывает каждое, перед тем, как сказать их.
Он кивнул головой, не имея возможности ответить, но ей, казалось, этого и не требовалось. Она аккуратно разложила на своей половине стола обед – овощной салат, мисо-суп, поставила чашку чая, и начала есть, не поднимая глаз. Каме изредка смотрел на нее. Девушка выглядела немного странно, будто что-то нарочитое было в ее движениях. Она ела аккуратно, придерживая рукой волосы. При всей ее странности, выглядела она очаровательно.
- Я Наоко, - представилась она, когда они оба принялись за чай.
- Казуя, - ответил Каме, слегка наклонив голову.
- Играешь в бейсбол? Я видела сегодня днем, когда работала в теплице.
- Да, у нас была тренировка на воздухе.
- Отличная идея, знаешь. Раньше у нас никто не играл в бейсбол. Теннис, баскетбол… Но многие никакого представления спорте раньше не имели. Учиться новому хорошо, но все-таки… Все-таки иногда хочется заниматься тем, что всегда нравилось.
Каме понравилось, как она говорила. Каждое слово она произносила так, будто оно – самое важное. От этого ее маленький монолог казался частью большой продуманной речи.
- Учить мне нравится даже больше, чем просто тренироваться. Если хочешь, я научу тебя броскам.
Наоко коротко засмеялась.
- Нет, спорт – это не мое. Совсем. Но я приду посмотреть, хорошо?
- Только стой подальше. Мяч иногда вылетает за поле, - улыбнулся Каме.
- Хорошо, - засмеялась Наоко и поправила прядь волос, выбившуюся из-под заколки.
Они вышли из столовой и вместе дошли до жилых блоков.

9. 06 … г.
Я больше не вижу снов. Так странно
Доктор говорит, что это хорошо, но я не знаю
Целыми днями на воздухе, и чувствую себя здоровым
Ни о чем плохом не думаю. Вообще ни о чем не думаю
Звонила мама, спросила, когда я вернусь
Я сказал, что не знаю. Пусть спросит Джонни

Она пришла тогда, когда Каме совсем забыл о ней.
Он вернулся домой после тренировки, сходил в душ. Выйдя из душа в одном полотенце, подошел к окну, повернул жалюзи, чтобы его не было видно с улицы. Над горами пламенем полыхал закат, освещал все небо, красный отблеск проскальзывал сквозь жалюзи. Каме повернулся и увидел ее.
Она сидела на стуле, как обычно, будто он сам ее пригласил. Черная с головы до ног, до кончиков дряхлых пальцев, она пристально смотрела на Каме и шевелила губами. Он видел, как двигаются белки ее глаз, и боялся вздохнуть.
- Что ты стоишь? – спросила она. Голос у нее был хриплый, такой же, как и в последний раз. – Садись, поговорим.
Он присел на кровать, не отрывая от нее взгляда. Потом подумал: может, если перевести взгляд, а потом посмотреть обратно, то она исчезнет? Нехитрый прием иногда срабатывал, но сейчас, когда Каме, обежав глазами комнату, снова посмотрел на стул, она все еще была там.
Щурилась и смотрела на него.
Ему казалось, что он чувствует ее затхлый запах. Так пахнут все старухи, но ее запах вызывал у Каме не омерзение, а страх.
- Уйди отсюда. Ты мне не нужна.
- А ты мне нужен. Я-то без тебя не могу. Думаешь, я когда-нибудь тебя оставлю?
- Ты исчезнешь, как и другие. Тебя не будет.
- Ты глупый, Казуя. Ты думаешь, что свежий воздух вылечит тебя? Свежий воздух лечит только простуду. Ты же не сможешь без меня, разве у тебя хватит смелости остаться одному?
- Пошла отсюда, - сказал Каме. Теперь он был не в «Амирё», они сидели в его токийской квартире, ночью, и он мог поклясться, что, как и в первый раз, на столе блестит пустая бутылка из-под виски.
- Ты еще недостаточно хорош, чтобы быть один. Ты здесь потому, что не справился. Спасовал, сошел на половине пути. Эх, в твои-то годы. Посмотри на тех, кто тебя окружает. Люди в возрасте, им можно остановиться. Но ты… Я думала, ты сильный.
- Я сильный. И я это знаю, - пробормотал Каме. Очертания комнаты расплывались, превращаясь во что-то незнакомое. Он пытался остановить их.
Старуха засмеялась. Смех напоминал скрип старого кресла.
- Да ничего ты не знаешь. Так все говорят, но откуда они знают? И ты не знаешь.
Каме опустил голову и вспоминал все, что говорил ему доктор, что знал он сам. Ничего не помогало. Старуха все еще сидела на стуле, он чувствовал ее запах.
- И он тоже не знает.
Каме поднял голову. Старуха зашла слишком далеко.
- Он тоже ушел. Оставил меня.
- Конечно, оставил! Разве он был привязан к тебе? Разве ты был ему нужен? Только лишнее напоминание о прошлом, о котором он хочет забыть. И ты должен был занять его место, а что получилось?
Старуха перевела дыхание.
- Ты ушел. Как ты можешь считать себя сильным после этого? Ты – просто человек. И ты не смог.
Каме потерял сознание.
Очнулся он ночью, когда вокруг было уже совсем тихо. Он поднялся, развязал полотенце, переоделся в пижаму и лег в кровать. Его трясло, сон не шел. Поднявшись с постели, он пошел на кухню выпить снотворное, но замер, глядя на луну.
Стояла полная луна, и необычайно яркий свет заливал кухню, освещая все до последней полки. Каме, не включая свет, добрался до аптечки, запил таблетку водой и побрел обратно в комнату.
Он рухнул на кровать и последнее, о чем он подумал, было:
«Полнолуние. Вот в чем дело».

23.07…. г.
Сегодня Садахиро-сан выиграл у меня матч
Все его поздравляли, и я тоже, а Садахиро-сан заплакал и сказал, что он всю жизнь мечтал научиться играть в бейсбол
Сказал, что я исполнил его мечту
Это невероятно – слышать такое
Иногда мне кажется, что это самые лучшие слова, которые я слышал за всю жизнь
Хотя меня и раньше благодарили
Наверное, только здесь я по-настоящему на своем месте
Доктор сказал мне, что это слишком серьезные слова, и что я должен обдумать их


Каме позвали, когда Рейко учила играть его на гитаре. Он знал несколько основных аккордов, но Рейко уверила его, что этого недостаточно, и, чуть у нее выдавалась минута, разыскивала Казую и терпеливо объясняла ему правила игры. Наоко очень любила наблюдать за занятиями.
- У тебя очень гитарные пальцы, - говорила она Каме, разглядывая его руки. – Маленькие и подвижные - то, что надо.
- Кому мне верить – Рейко говорит, что они ужасные.
- Не слушай ее. У нее длинные пальцы, она привыкла к ним и думает, что так лучше. Для игры на пианино – возможно. Но для гитары длина пальцев - совсем не главное.
- А что главное?
Наоко задумалась, вытерла рот ладонью и сказала, вздохнув:
- Я думаю, что даже с плохой техникой ты можешь играть волшебно.
Когда ему сказали, что звонит не родственник и не одногруппник, Каме перебрал тысячу вариантов, но ни один не казался ему правдоподобным. В раздумьях он зашел в корпус, взял телефон, и не успел ответить, как на другом конце выдохнули.
- Каме?
- Да. - На него будто пахнуло запахом знакомых сигарет, и он это почувствовал даже через телефонный провод:
- Каме, это я, Джин.
- Я понял.
- Привет. Эээ. Я услышал, как ты… И вот. Я приехал недавно. Хочешь, приеду к тебе? Мне всю неделю нечего делать. У всех дела. А у меня только всякая мелочь. Ну что, хочешь? Или как, там можно?
- Приезжай, - сказал Каме прежде, чем подумал. Джин на том конце трубки, казалось, не поверил в то, что услышал.
- То есть, ты согласен? Я могу собраться быстро и уже сегодня буду в Киото, и…
- Хорошо. Я жду, - ответил Каме и бросил трубку.
Он вышел из корпуса и отправился прямо на площадку, где бросал мяч до темноты, совершенно забыв об уроках музыки.
Ему было страшно. Впервые с тех пор, как он приехал сюда.

22. 08…..г.
Он позвонил и сказал, что приезжает
Я не понимаю. Зачем ему приезжать?
Но сказал, что согласен
Увижу его, и он сразу уедет обратно
Да, так надо
Но мы давно не виделись, надо многое обсудить, группу и еще…
Спросить про Л.А.
Мы давно не виделись. Нет, все-таки не отпущу его сразу


Каме увидел Джина, выходя из теплицы, где Наоко отдала ему свой первый в этом сезоне арбуз. Он так и замер – с арбузом в руках, когда увидел знакомую сутулую фигуру рядом с дорожкой – Джин курил, прикрывая сигарету ладонью, как подросток. Волосы закрывали лицо, но ошибиться было невозможно.
Каме подошел ближе, и тогда Джин заметил его.
- Привет, - сказал он, подняв голову. Сигарета продолжала тлеть в его руке, но он не обращал на нее внимания.
- Привет.
Они помолчали, глядя друг на друга, а потом Джин улыбнулся.
- До тебя так далеко добираться… Я чуть не уснул, пока мы ехали в автобусе. А потом, когда вышел, и вовсе растерялся – думал, заблужусь.
Каме немного расслабился.
- Пойдем ко мне, - сказал он. – Покажу, где положить вещи.
- Меня уже проводили, - кивнул Джин. – Показали, где ты живешь, и заодно где тебя искать. А ты неплохо устроился! Живешь один, хотя положено вдвоем. Или у тебя особое положение?
- Если бы не арбуз, я бы тебе врезал.
Они зашагали по дорожке к жилым блокам. Каме прижимал арбуз к груди, чтобы тот не упал, и жалел, что из-за этого даже не может пожать руку Джину. А потом это будет уже глупо.
- Почему ты приехал? – спросил Каме после минутного молчания.
- Я же тебе уже сказал. У меня есть немного времени, заняться нечем, вот и решил…
- Нет, зачем ты все-таки приехал. Скажи мне. Честно.
Каме кинул быстрый взгляд на Джина. Тот опустил голову, а потом отвернулся.
- Я же тебя столько не видел, - ответил он. – Наверное, соскучился.
Он закинул руки за голову и вздохнул. Сигарета почти догорела, и Каме не отрывал от нее взгляда, чтобы не смотреть на Джина.
- Ко мне никто еще сюда не приезжал, - сказал он осторожно.
Джин повернулся к нему и криво усмехнулся.
- Я буду первым, да?
Каме подумал, что он больше никого здесь не хотел бы видеть. Но промолчал об этом. Вместо этого он толкнул Джина и улыбнулся – будто и не прошло двух лет с тех пор, как они виделись последний раз.
Разругавшись почти до драки и мечтая никогда не видеть друг друга снова.

23.08…. г.
Он приехал. Его сумка стоит у двери
Спросил меня, почему зеркало завешано простыней. Я ответил какую-то чушь, надеялся, что он не знает о том, что случилось
Он тут громче всех говорит, быстрее всех ходит и больше всех ест
Все на него смотрят. И никто не узнает
Для него это странно, так что он все еще втягивает плечи, когда попадает в людное место

Наоко встретилась им в столовой и сразу подсела за столик.
- Это Джин, - представил его Каме. – А это Наоко.
Джин слегка мотнул головой, но выпрямился, а Наоко улыбнулась.
- Здесь не так уж часто бывают посетители. Ко мне приезжал…
- К тебе кто-то приезжал? – переспросил Каме. Казалось, Наоко уже целую вечность живет в Амирё и совершенно не связана с внешним миром.
Но она ничего не ответила. Мотнула головой, словно отгоняя неприятную мысль, и снова заговорила.
- Каме даже повеселел. Вот и пригодится арбуз. Один бы ты его точно не съел.
- Арбуз? – оживился Джин. – Он потрясающий. В смысле, на вид.
- И на вкус тоже. Тут ведь все овощи гораздо лучше, не то, что в городе. Потом ты еще расскажешь, да, Каме?
Он кивнул в ответ. Наоко была казалась необычайно оживленной в этот день. Смеялась, поддерживала разговор… Каме уже подумывал как-нибудь узнать у нее, в чем дело, но она опередила его вопрос.
- А я завтра собираюсь уходить отсюда, - сказала она.
Каме посмотрел на нее вопросительно.
- Да-да, - продолжила Наоко. – Мама приедет за мной, я почти собрала вещи. Вот, прощаюсь со всеми. Тебя особенно жаль оставлять.
- Меня не жалей, - сказал Каме. – Я здесь все равно не надолго.
- А разве отсюда можно уйти, когда хочешь? – внезапно спросил Джин. Наоко и Каме посмотрели на него.
- Конечно, когда хочешь, - сказала Наоко с мягкой улыбкой, трогая мочку уха. Только, уйдя отсюда, вернуться ты уже не сможешь.
Она выглядела счастливой, когда говорила об этом.

23.08 …г.
Я спросил, надолго ли он приехал
Он в ответ спросил, насколько я здесь
Пришлось сказать, что я не знаю
Он сказал, что тоже
Все-таки, его манеры меня по-прежнему раздражают, сколько бы времени не прошло

Вечером Наоко и Рейко пригласили их выпить.
- Вообще-то, это не разрешается, - сказала Рейко. Она откупорила бутылку белого вина, а Наоко принялась разливать его по кружкам. – Но можно договориться, если ты обещаешь не буянить.
- От бокала вина буянить не выйдет, даже если захотеть, - проворчал Джин. Рейко наклонилась к нему и коснулась его волос.
- Извини, но ты еще такой мальчик. Почему-то. Взрослый мужчина, но выглядишь как мальчик.
Каме засмеялся. Казалось, Рейко выразила всю суть Джина, и естественно, что тот был смущен.
- Давайте, я вам лучше что-нибудь сыграю, - сказал Джин, желая прервать нелестное для него направление беседы. – Что-нибудь, что вам понравится.
Он взял гитару и начал несмело трогать струны, вспоминая аккорды. Каме сразу понял, что это за песня – «Care». Джин стал тянуть ноты, распеваться, настраивать гитару под свой голос, а потом от переборов перешел к пению – Каме не заметил, в какой момент это произошло.
Пел он очень хорошо, а вот играл хуже. Иногда брал не тот аккорд, но никто не замечал этого, потому что общее звучание заставляло забыть обо всех недостатках. А Каме вслушивался в слова, вспоминая, кому они предназначены.
- Это о том, что я говорила тебе, Каме, помнишь? – сказала Наоко, когда Джин закончил. – Даже если играть не идеально, даже если не знать нот, музыка идет от сердца.
- Спасибо, - сказал Джин. – Мне, конечно, нужно еще поучиться, но…
- Каме тебя научит, - ответила Рейко, и Джин с Каме, посмотрев друг на друга, громко рассмеялись.

Они вернулись уже поздно ночью. Каме приготовил вторую постель для Джина, пока тот был в душе.
- И все-таки, зачем ты закрыл зеркало? – спросил Джин, выходя из душа. Каме поторопился отвести взгляд – скромность Джин, кажется, оставил в Америке, поэтому разгуливал по комнате в одном полотенце.
- Мне не нравится то, что я там вижу, - негромко ответил Каме, надевая пижаму.
Джин замер, глядя на него в упор.
- Не нравится? Тебе не нравится смотреть на себя в зеркало?
- Джин, я не хочу. Не хочу говорить. Мы с тобой сейчас не за городом на отдыхе, ты знаешь, куда приехал. И я здесь не просто так.
Джин замолчал. Сел на кровать, подложил руки под себя и пристально посмотрел на Каме.
- Знаешь, зачем я приехал? Чтобы вытащить тебя отсюда. Джонни думает, что ты отдыхаешь, все так думают, а я что вижу? Ты здесь… хоронишь себя, что ли. Арбузы, листочки… Черт, Каме, это же не для тебя - то, что тебя окружает… оно тебя засосет. Ты никогда не выберешься.
- Выберусь, - ответил Каме. Слова Джина заставили его злиться. – Только со временем.
- Время уходит. Ты не видишь? Тебе здесь нравится. И всем здесь нравится! Потому что тут не нужно решать проблемы, потому что здесь не нужно жить. Просто рай для слабаков. А ты не такой. Тебе здесь не место.
- Откуда ты знаешь, где мое место, Джин? – рявкнул Каме. Злость клокотала у него в крови, он почти не сдерживался. – Пришел, и думаешь заставить меня сделать что-то, только потому, что тебе это кажется правильным?
- Но почему тебе здесь нравится, черт возьми? Что ты цепляешься за это место? Как ты не умер со скуки, Каме? Ты же нормальный, нормальный, черт возьми, тебе пора обратно…
Каме вскочил с кровати, схватил Джина за плечи и начал трясти его, глядя прямо в глаза.
- Ты не понимаешь, о чем говоришь. Нормальный, ха! Ты не знаешь, как это, когда ты видишь черную тварь, которая говорит тебе, что ты слабак, что ты сбежал, что ты не справишься…
Джин не произнес ни слова, но, когда руки отпустили его, перехватил тонкие запястья и потянул на себя так, что Каме не удержался и упал на колени. Джин прижал к себе его голову и зашептал на ухо:
- А ты никогда не пробовал посмотреть на эту тварь… и плюнуть ей в лицо или что у нее в этом месте?
Каме ничего не ответил. Вместо шума тысячи слов, которые он готов был ему сказать, в голове воцарилась оглушительная тишина.

24.08…..г.
Не знаю, что думать
Раньше мне казалось, что я все решил, что мне хорошо
Зачем он приехал? Только сделал все хуже
Ненавижу его
И как он дышит, и двигается во сне
От этого так тоскливо спать одному
Будто чего-то не хватает

Утром Джин ничего не сказал о вчерашнем происшествии. Каме застал его уже одетым, с влажными после душа волосами, с утренней сигаретой в руках.
- Я уеду вечером, - сказал он. – Мне позвонили из Токио, я думал, что буду свободен до конца недели, а тут… Срочное дело.
Каме подумал, сколько правды в этой невинной лжи. Джин смотрел на него, ожидая реакции, но Каме только пожал плечами и сказал, что проводит его.
Он ушел на стадион после завтрака. Два часа тренировки, потом работа в теплице – он обещал помочь Рейко, раз уж Наоко уезжает. Это поможет ему прочистить мозги, занятые только Джином, только словами, которые ему сказал Джин – жестокие слова, но в них есть здравое зерно, смысл, только Каме еще не готов его принять.
Джин нашел его в столовой, и выглядел он очень недовольно.
- Я не смогу уехать сегодня, - сказал он, садясь рядом с Каме. – Автобус будет только завтра к полудню. Так что я проведу день здесь.
- Пожалуйста, - ответил Каме. – Только чем ты будешь заниматься?
- Погуляю. Ты ведь будешь работать? Вот и не хочу мешать.
Каме не понравился тон, с каким говорил Джин. Ясно было, что он обиделся, но хоть и пытался говорить вежливо.
- Хорошо, - ответил Каме и переключил внимание на салат.

Они действительно не виделись до вечера. Доктор, встретившись с Каме вечером, нашел его очень озабоченным.
- Ко мне приехал друг, - объяснил Каме. – И он настаивает, чтобы я возвращался.
- Что ж, выбор за вами. Это вас беспокоит, так я понимаю?
- Мне кажется, я еще не готов. А он не согласен.
- Кстати, как ваши галлюцинации?
Каме удивился. Доктор первый раз заинтересовался его проблемой.
- Я давно уже ничего не вижу.
Доктор удовлетворенно закивал.
- Ну, и что вы думаете по этому поводу?
- Что мне надо подумать о причинах и следствиях, - ответил Каме. В ответ на эти слова, ему в голову пришла мысль, которая его по-настоящему ошарашила.
- Что ж, мы очень продвинулись, я полагаю, - ответил доктор. Но Каме его уже не слышал.

24.08… г.
Доктор думает, что надо собраться с мыслями
Я тоже так думаю
Мне нужно время. Я больше нигде не найду столько времени, как здесь
Сколько угодно времени на размышления
Не хочу торопиться

- Что сказал доктор? – спросил Джин, когда они пили кофе вечером, сидя на диване. Джин по привычке вертел головой, пытаясь разглядеть телевизор, но потом спохватился и перестал.
- Сказал, что мне нужно подумать. И я с ним согласен.
- Как хочешь, - ответил Джин. Он тряхнул головой и поставил чашку на стол. – Мне казалось, я тебя знаю. Правда, знаю. Ты всегда был сильным, Каме, что бы ни случилось. Ты первый, ты лучший. Это просто… так есть. Это не меняется. Ты что, хочешь стать нулем вместо единицы?
- Для тебя, Аканиши, как всегда, не существует середины, - язвительно ответил Каме.
- Я не думаю, что ты – это середина, - сказал Джин. Он закусил губу и добавил, словно решившись: - Для тебя вообще – все или ничего.
Каме промолчал. Джин смотрел на него так, будто ждал ответа, но Каме не был уверен, что хочет что-то говорить.
- Все или ничего, да? – сказал он, потянувшись ближе. К его удивлению, Джин не отстранился, напротив, придвинулся ближе, прижимаясь к Каме, закидывая руку ему на затылок и прижимая его голову к своей. Как-то неожиданно оказалось, что они начали целоваться, и рука Джина провела по шее Каме, забралась под футболку, чтобы ее снять, и Каме в ответ на это прикусил его за губу, и с удовольствием услышал глухие стоны.
Они занимались любовью на узком диване, двигаясь медленно и осторожно, чтобы не упасть. Джин входил в Каме плавно, а Каме подавался вперед резкими рывками, пытаясь ухватить еще больше удовольствия. Они целовались и держались за руки, когда кончали, а после лежали, обнявшись, пока не заснули.

Утром Джин ушел, не сказав Каме ничего, кроме: «Решай».
Каме лежал на диване, ошеломленный, растерянный. Вставать не хотелось. Джин ушел гораздо раньше, чем нужно, и Каме знал, почему. Джин оставлял его наедине с решением. Он не хотел мешать.
Каме встал, машинально убрал раскиданную одежду, сходил в душ. Завтракать не хотелось, но он силой заставил себя выйти из блока и не сразу заметил, почему на обычно безлюдном пустыре собралась такая куча народа. Он подошел ближе.
В середине стояла Рейко – бледная, серьезная. Обычные веселые морщинки будто обозначились резче, и теперь она выглядела старше, чем была. Рейко что-то говорила, и когда Каме прислушался, то застыл на месте.
- Написала записку, и никто теперь не сомневается, что это она сама…
Стоящие заволновались, начали переговариваться. Каме, пользуясь замешательством, пробрался вперед и поймал взгляд Рейко. Она поняла его без слов.
- Наоко, - ответила она.
Каме остолбенел.

Ему все объяснил Джин, который, оказывается, не уехал. Опять не уехал.
- Каме, это я. Я ее нашел, - объяснил он, хватаясь за подлокотники кресла. – Я шел по лесу, к автобусной остановке, и недалеко от тропинки увидел что-то, решил… Черт, черт, я не хочу об этом, - он замотал головой и сделал огромный глоток кофе.
- Я не верю, черт. Еще вчера я пил с ней, слушал, как она смеется, а утром… Она даже на человека была не похожа. Как… огромный мешок. И лицо. Лицо ненастоящее.
Он схватил Каме за руку и до боли сжал ее. Потом яростно заговорил снова.
- Каме, тебе нужно уходить отсюда. Хватит раздумывать. Пока думаешь, идет время, и потом ты уже не сможешь. Наоко уже никогда не сможет вернуться. А ты – да.
Каме посмотрел на свою руку. На коже остались красные отметины. Боль отрезвляла, и это было хорошо. Она прогоняла мысли о Наоко, там, в лесу. Каме не мог понять, почему она решилась на это. Ведь вчера она так улыбалась…
- Наверное, мне и правда пора, - сказал он. Едва он это произнес, ему внезапно стало легче. – Только не сейчас и не сегодня, мне нужно все уладить, сказать врачу, это дело нескольких дней…
- Конечно, - сказал Джин и поцеловал его. – Я приеду через несколько дней. А перед этим… Открой зеркало?
Каме помотал головой.
- Не хочу. Пусть оно останется, как есть, так привычнее.
Джин поднялся и потянул за собой Каме. Вместе они подошли прямо к зеркалу, и Джин обнял Каме за плечи.
- Ну, давай. Убери простыню.
Каме протянул руку и дернул за ткань, зажмурив глаза.
Через мгновение он все-таки открыл их.
Они замечательно выглядели – вместе и по отдельности. Каме и забыл, как он выглядит в полный рост, и то, что он видел, ему нравилось. Он был сейчас гораздо лучше, чем помнил себя раньше - крепче, увереннее, а Джин… Джин всегда был таким.
- Даже теперь тебе не нравится то, что ты видишь? – усмехнулся он, глядя, как Каме всматривается в свое отражение. – По-моему, все великолепно.
Каме был с ним полностью согласен. И еще…
Не было никаких дверей. Никакого света. Ничего лишнего.
Только они вдвоем.

25.08….. г.
Наоко умерла
Ее нашел Джин, после того, как ее 5 часов искали по всей территории
Он сказал, что это получилось случайно, и я до сих пор думаю, так ли это
Я до сих пор не верю
Кажется, что я выйду на улицу, а там будет она
Но нужно отвыкать. Можно представить, что она просто уехала, как и обещала
Но теперь мне не по себе. Кажется, что мне теперь здесь не место
Как будто я в любой момент могу пойти и сделать то же самое
Но это не так. Я не хочу
Надо сказать все доктору. Кажется, мне не нужно много времени на раздумья

Каме сложил вещи в большой рюкзак. Тот странным образом усох, иначе почему с теми же вещами, с которыми Каме пришел сюда, поднимать его было намного легче?
- Приедешь домой, измерь свои мускулы, - пошутил доктор. – Раньше ты тренировался так же усиленно? Вот-вот.
Каме вынужден был с ним согласиться. Руки были гораздо сильнее, чем раньше, плечи стали чуть шире, и теперь он выглядел более внушительно.
В административном корпусе он забрал свои документы, вышел на улицу и пошел по той же тропинке, что и в первый день. Теперь она выглядела не так: позднее лето вступило в свои права, тень деревьев покрывала Каме, а трава по краям тропинки еле слышно шуршала от ветра.
Машина Джина стояла на парковке, а сам он о чем-то говорил с охранников, стоя около будки. Шагов он не услышал, так что Каме пришлось подойти ближе, прежде чем он обернулся.
- А, вот ты где, - сказал Джин, обнимая его. Вполне по-дружески, учитывая то, что охранник все еще смотрел на них. – Я только приехал. Думал, мне еще придется тебя подождать.
- Там быстро, - сказал Каме, складывая рюкзак в открытый багажник. – Если захочешь уйти, тебя не будут останавливать.
- Угу, - задумчиво протянул Джин, садясь в машину. Каме сел рядом с ним, и они выехали с парковки.
Лес расступался перед их машиной, редел, а потом превратился в широкую трассу. Каме с удивлением подумал о том, как же он будет отвыкать от шелеста листьев.
- And when I awoke, I was alone, this bird had flown*, - начал напевать Каме. Джин посмотрел на него с удивлением и усмехнулся.
- Эту песню очень любила Рейко. Играть. Меня она тоже пыталась научить.
- Мне больше нравится другая, - сказал Джин и начал постукивать по рулю пальцами в такт. – Happiness is a warm gun, happiness is the warm gun, mama…**
Каме засмеялся. Видеть Джина, напевающего что-то из «Битлз», было странно, но хорошо. Будто что-то хорошо знакомое стало еще лучше.
- Я все-таки рад, что ты, наконец, решил уехать. То, что случилось - ужасно, но если это помогло тебе понять…
- Это не из-за Наоко, - ответил Каме. Вдали показался город. До него оставалось полчаса езды или чуть дольше.
Джин покосился на него. Каме поудобнее устроился в кресле, не зная, как сказать так, чтобы Джин понял.
- Я просто увидел, наконец, верное отражение в зеркале.
Джин не глядя нашел его руку и крепко сжал. Каме знал, что на этой руке все еще остались следы – почти незаметные шрамы от порезов. Но они больше не болели.
____________________________________________________________

*слова песни «Norwegian Wood» группы Beatles
** слова песни «Happiness is a Warm Gun» группы Beatles

@темы: Акаме, angst, фестовое, crossover, фик, R

---

[Fanfic]

Название: In two minds
Пара: Джин/Каме, Джин/ОЖП
Жанр: AU, ангст
Рейтинг: R
Написано для Баккара-феста.

Вечер, отпугнутый городскими огнями, приходит осторожно и незаметно.
Первой на это обращает внимание Мияко: наклонившись, она пытается прочитать на этикетке вина французский текст под дружный смех Джина и Каме, но щурится и подносит бутылку ближе.
- Я и не заметила, что так быстро стемнело! – говорит она, улыбаясь, и тут же забывая про вино. – Еще немного и мы бы опоздали, да, Джин?
- Ни в коем случае, - улыбается он, не замечая брошенного на него взгляда Каме. – Если бы я забыл, то на что нам Каме? Он точен, как хронометр.
- А, вот почему ты так легко согласился на то, чтобы я его пригласила? – смеется Мияко, прикрывая рот маленькой ладошкой. – Похоже на тебя, очень.
Каме пытается выглядеть обиженным, но веселит их еще больше. Они начинают смеяться втроем, поглядывая друг на друга, пытаясь удержать в руках бокалы с вином и не расплескать в порыве веселья. Мияко закрывает глаза, когда смеется, Джин хорошо это знает. У него есть пара секунд, чтобы незаметно улыбнуться Каме и получить тайную улыбку в ответ.
- И все же, Джин, уже семь? – говорит Мияко неожиданно озабоченным тоном, постукивая по бокалу длинными ногтями. Смотрит на наручные часы и хмурится. – Я даже еще не одета.
- Тогда я тебя подожду, - отвечает Джин, откидываясь на диван. Каме сидит в кресле напротив: напряженный, с прямой спиной, будто ученик в кабинете директора. Джин смотрит на него искоса, но ничего не произносит, хотя слова так и просятся на язык.
- Дайте мне десять минут, мальчики, - говорит Мияко со смехом и поднимается с дивана, пошатнувшись на минуту. – Я буду готова быстрее, чем вы соскучитесь.
Она уходит в спальню, оставляя их одних. Едва за ней закрывается дверь, Каме едва слышно выдыхает, а Джин улыбается.
- Не стоит так нервничать, - говорит он мягко. – Даже если она уже немного пьяна, то все равно может заметить.
- Я паршиво себя чувствую, - отвечает Каме угрюмо. Опускает голову и царапает ногтем ручку кресла, убирает с лица упавшие волосы. – Как будто мы ребенка обманываем.
- Мияко не ребенок, она взрослая женщина, и… черт, Казу, мы сто раз говорили об этом, зачем ты опять?
- Ладно, хорошо, просто…
- Просто успокойся, ладно?
- Ты обещал ей сказать.
- Не сейчас же.
Воцаряется молчание, во время которого Джин замечает, как потемнело на улице. Он думает, зажечь ли торшер, а потом решает, что не стоит, раз они сейчас уезжают. В темноте глаза Каме сверкают, как у кота, и Джин улыбается, глядя на него.
- Она будет присылать тебе мейлы по десять раз в день, - начинает Джин шутливым тоном. – С фотографиями пляжей, цветов и симпатичных девушек.
- Хм, - отвечает Каме. – Пусть лучше тебе.
- Так было, пока мы не поженились, - смеется Джин и понижает голос. – Теперь она думает, что у меня много работы.
- Как будто я бездельник, - фыркает Каме недовольно, но по его глазам видно, что он опять расслабился.
- Она считает бездельниками всех студентов. Наверное, вспоминает, как училась сама.
Они тихо смеются, прикрывая губы руками, и смотрят друг на друга. Джин с облегчением смотрит на то, как вспыхивают искорки смеха в прищуренных глазах Каме и еле удерживается от желания подойти и обнять его. Но ограничивается только взглядом.
Хлопает дверь спальни и в гостиную выходит Мияко, одетая в дорожное платье и плащ.
- Джин, твой пиджак, - говорит она рассеянно, протягивая его мужу. – Ты не видел мой зонт?
- Лежит на своем месте, как обычно, - отвечает Джин, одеваясь. Каме встает с кресла, засовывает руки в задние карманы джинсов и внимательно следит за ними. Мияко оглядывается по сторонам, шевелит губами в попытках припомнить все, что забыла, но потом поднимает глаза на Джина.
- Можешь отнести чемодан в машину, а я соберу сумочку, - Джин закатывает глаза и получает шутливый удар по руке. – Это дело пяти минут!
- В случае с женщинами умножай на три, - говорит Каме ехидно и проходит к двери, где на полу лежит его сумка на длинном ремне. Они нечаянно сталкиваются с Джином, задевают друг друга локтями и вздрагивают от неожиданности. Каме тут же отворачивается от него, а Джин спешит выйти из квартиры.
Он ждет их в машине, включив зажигание и надеясь успеть докурить сигарету. Вечерний ветер быстро уносит дым, холодит щеки и руки Джина, запускает холод в салон, поэтому он торопится. Потушив сигарету, он поднимает голову и видит в зеркале заднего вида Мияко и Каме, идущих по парковке.
- Поехали, - говорит он, когда все на своих местах – Мияко на заднем сиденье, Каме спереди, а чемодан – в багажнике. Джин трогается с места и аккуратно выезжает с парковки на дорогу.
До аэропорта они едут молча, устав от смеха и разговоров. Джин следит за дорогой, отмеряет про себя время, боясь опоздать. Мияко начинает нервничать и поглядывать на часы, когда они застревают в пробке на мосту. Джин постукивает пальцами по рулю, а Каме пытается незаметно размять затекшую шею.
И, несмотря на все, они успевают вовремя.
- Удачи, - говорит Джин, целуя Мияко в щеку. Когда он отстраняется, к ней подходит Каме и мягко прикасается губами ко второй. Мияко смеется и пытается обнять их обеих одновременно.
- Все женщины в этом зале мне завидуют. Мой самый лучший на свете муж и мой лучший друг, - говорит она. Отпускает Каме и вопросительно на него смотрит.
- Каме, ты не мог бы…
- Конечно, - тут же отвечает он и быстро отходит к автомату с напитками.
Мияко поворачивается к Джину и вздыхает.
- Давно я тебя не оставляла так надолго.
Ее взгляд становится серьезнее, пристальнее, будто она хочет запомнить Джина надолго.
Он берет ее за руку и крепко сжимает.
- Всего неделя. Отдохнешь от меня…
Мияко улыбается, но лицо у нее невеселое.
- Говоришь глупости. Буду рассказывать о тебе маме с папой, соскучусь уже в первый же вечер.
- Передавай мой поклон Куроки-сан и остальным, - спохватывается Джин.
- Хорошо, - отвечает Мияко, вздыхая. Пальцы ее блуждают по пиджаку Джина – хватаются за пуговицы, скользят по рукавам. Внезапно, рядом раздается грохочущий звук, они оба оборачиваются и видят Каме, который помогает встать старушке, упавшей у автомата.
- Это все моя вина! – слышит Джин расстроенный голос Каме. – Тысяча извинений!..
- Осторожнее! – говорит Джин громко, слишком громко, чтобы это можно было считать приличным. Каме поднимает голову, улыбается, и продолжает подавать обаа-сан коробки, выпавшие из ее сумки.
Джин некоторое время наблюдает за ним, а потом, спохватившись, опускает взгляд и видит поднятое лицо Мияко со странным, испуганным взглядом, обращенным к нему. Она поджимает губы и молчит, и Джин чувствует, как крепче стала хватка ее пальцев в том месте, где она держится за его пиджак.
- Что с тобой? – спрашивает Джин, отмечая неприятное сосущее чувство под ложечкой.
- Ничего, - отвечает Мияко задумчиво. Берет лицо Джина в ладони, пристально всматривается ему прямо в глаза. Поднимается на цыпочках и легко целует в губы. Джин даже не успевает ответить, а она уже отстраняется.
- Пообещай, что будешь скучать, - говорит она, отходя, хватаясь за ручку чемодана. Застегивает плащ и убирает прядь с лица. Джин одергивает пиджак.
- Конечно, - говорит он. – Конечно, буду скучать.
- И езжай домой сразу, - строгий тон Мияко удается не очень хорошо. – Тебе нужно отдохнуть.
- Я подвезу Каме и сразу поеду, - говорит Джин, пытаясь звучать убедительно.
- Хорошо, - отвечает Мияко, будто погаснув после его слов.
Она посылает ему воздушный поцелуй, прежде чем уйти на посадку.
Когда стук ее каблуков смолкает за поворотом, Джин поворачивается к автомату с напитками. Каме стоит там, в своей излюбленной позе – устроив ладони в задние карманы джинсов и широко расставив ноги. Они смотрят друг на друга с минуту, а потом, не сговариваясь, идут в сторону выхода.
Так получается, что Джин пропускает Каме в дверях вперед. Когда они подходят к машине, у Каме раздосадованное лицо, но оно быстро становится расслабленным и задумчивым. Он садится на переднее сиденье и пристегивается, пока Джин трогается с места.
- Куда сегодня? – спрашивает он сумрачным тоном. В полумраке звук его голоса кажется нереальным.
- Я не собираюсь отвозить тебя домой, чтобы ты знал, - отвечает Джин глухо.
- Я на это и рассчитывал, - почти шепчет Каме и кладет свою ладонь на руку Джина, лежащую у него на колене.
Когда они останавливаются на перекрестке – абсолютно пустом, так что даже ни одной машины не стоит на встречной, а в зеркале заднего вида – ровная дорога, Каме наклоняется к Джину и они целуются, сжимая руки друг друга.


В гостиницу они приезжают, когда время ужина уже миновало, так что решают не тратить время на еду.
Джин всегда выбирает маленькие, европейского образца гостиницы, где не будут обращать внимания на то, кто вы и с кем, если ведете себя как следует. Он платит за номер кредиткой, а Каме тем временем стоит в отдалении. Администратор у стойки улыбается ослепительной дежурной улыбкой, но от Джина не скрывается то, как он кидает удивленный взгляд на Каме. Свое раздражение Джин выражает только тем, что, получив карточку от номера, делает вид, что забывает поблагодарить, поворачивается и идет по направлению к лестнице. Каме молча, чуть поодаль следует за ним. Раздражение клокочет внутри, Джин сжимает карточку в руке и еле удерживается, чтобы не треснуть кулаком по стене, обклеенной обоями в мелкий цветочек.
Едва они поднимаются на этаж, как Каме, оглянувшись по сторонам, берет Джина за руку.
- Успокойся. Они еще больше будут смотреть на нас, если ты будешь злиться.
- Пошли они, - резко отвечает Джин, тянет Каме на себя и целует. Каме тут же отстраняется.
- Черт, а если бы кто-нибудь…
- Если бы, - ворчит Джин, подходя к двери, и открывает ее. Заходит в номер, оглядывается и садится на огромную кровать. Каме нерешительно замирает в дверях. Свет, идущий из коридора, обрисовывает его силуэт – наклон головы к плечу, острые плечи, плавный переход из талии в бедра… Джин чувствует, как сдавливает в груди, как сердце разбухает, и вздыхает, чтобы стало легче.
- Почему стоишь? – спрашивает он мягко. – Все еще сомневаешься?
Каме издает сдавленный смешок и заходит, закрывая за собою дверь. Они остаются в темноте.
- Теперь мне уже не в чем сомневаться. И терять тоже.
- И я так думаю.
Джин откидывается назад, ожидая, что Каме подойдет к нему ближе, но тот оглядывается по сторонам, и снимает сумку, запутываясь волосами в длинной ручке.
- Я в душ, - говорит он, не глядя на Джина, и уходит вглубь номера.
Джин остается один и сразу чувствует себя неуютно. Тишина всегда действует на него угнетающе, и чтобы избавиться от нее, он подходит к окну.
Окна здесь огромные, не во всю стену, но больше, чем стандартные, особенно для Японии. Джин думает о гостиницах Милана, Вероны, Эдинбурга и вздыхает. Он не чувствует себя японцем, его угнетает необходимость подчиняться, втискивать себя в рамки. Он не может быть таким, сама природа распорядилась так, что он выше многих своих знакомых и выглядит гайдзином. Как он может втиснуться в социальные нормы, если даже рубашки японских фирм ему малы?
Он хотел подчиниться. Учился, работал во время учебы, но бросил учебу. Работал в фирме, уволился, стал рассыльным, поднялся до своего нынешнего статуса и теперь мог позволить себе жениться. Он нашел женщину, с которой, как ему казалось, он хочет быть всю жизнь. Он был с ней счастлив, мечтал о детях, любил ее родных и друзей…
Никто не виноват, что он так и не смог.
Шум города под его ногами двигается вместе со стремительными мыслями. Джин не слышит, как открылась дверь ванной, но в стекле отражается свет, и он оборачивается, чтобы увидеть Каме, закутанного в халат.
Мокрого и по непонятной причине смущенного.
Он переминается с ноги на ногу, и опускает голову. Огромный халат на нем, худом, почти висит, и держится только благодаря поясу. Джин подходит ближе, совсем близко, осторожно берет его за подбородок и поднимает голову вверх.
На него смотрят серьезные, блестящие глаза. Губы Каме приоткрыты в ожидании, но Джин видит, что на них застыли слова.
- Что с тобой? – спрашивает он, приблизившись к лицу Каме. – Такой странный, нервный и все время молчишь…
- Мне еще никогда не было так стыдно, как сегодня, - шепотом отвечает Каме и, подавшись, вперед, целует Джина.
Его руки и губы действуют слаженно, торопливо – пока он целует Джина, дразня его языком, руки стягивают с плеч пиджак, расстегивают рубашку, пуговицу за пуговицей, жадно ощупывают подтянутый живот. Джин не торопиться, он неторопливо развязывает узел халата, зная, что это заставит Каме хотеть еще большего, разрывает поцелуй и спускается на шею, медленно и основательно целуя ее сверху вниз. Каме прижимает его к себе ближе, забыв про одежду; халат спадает с его плеч и, по мнению, Джина, очень вовремя, так как облегчает задачу.
- Постой, - говорит Каме, хрипло и быстро дыша. – Давай… ляжем.
Кривая улыбка и горящие глаза его только красят, а то, как он подходит к кровати, одним движением убирает покрывало и скидывает халат с себя, срывает у Джина все предохранители в мозгу. Он уже возбужден, с момента, как увидел Каме, выходящего из душа, но сейчас возбуждение просто невероятное, до такой степени, что трудно удержаться на ногах.
И он решает, что не стоит себя пересиливать. Он падает на кровать, чуть не прижав Каме собою, и разом стягивает с себя брюки и белье. Залезая под одеяло, он накрывает своим телом Каме и ловко стягивает с себя носки. Каме, почувствовав это, смущенно усмехается.
- Ну ты и умелец, - говорит он, обнимая его за плечи и притягивая ближе.
Джин смущен, и ему не нравится, что Каме так говорит, он не хочет думать об этом, потому что в голову сразу лезет все, что было до него, множество женщин, лиц которых он уже не помнит, города, отели, лав отели, кафе и бары – места для грязной ночной охоты. О жене он не думает.
- Умолкни, - отвечает Джин и сам же исполняет свой приказ – целует Каме еще раз, устраиваясь между его ногами.
Каме более практичен, чем он, поэтому когда Джин открывает рот, вспомнив что-то очень важное, Каме со смущенной ухмылкой достает из своей сумки смазку и презервативы. Джин опять чувствует себя неловко, большей частью потому, что напоминает себе подростка, который в любовной горячке совершенно забыл о защите.
- Ты красный, как идиот, - усмехается Каме, протягивая ему квадратный пакетик. – Мне кажется, что я лишаю тебя девственности.
- Еще смеешь что-то острить на эту тему? – спрашивает Джин. Его смущает все, и даже Каме, который считает совершенно нормальным смотреть на то, как Джин готовится.
- Хватит острот на сегодня, - говорит Каме неожиданно серьезно, и Джин благодарен ему за это. Каме подается вперед, закрывает глаза и начинает дышать глубже, когда Джин медленно входит в него. Они находят свой ритм, и Каме закусывает губу, обнимает Джина крепче и обхватывает бедра ногами, чтобы стать ближе, еще ближе, чтобы пытаться сплавиться вместе. Джин любит это больше всего, даже больше банального физического удовольствия – то, как они прижимаются друг к другу всей кожей, и двигаются одновременно, и вздыхают один за другим. Это совсем не то, что с Мияко, внезапно мелькает в сознании Джина. Мияко смеялась даже тогда, когда его руки скользили по ее груди, вздрагивала от ощущений, извивалась и хихикала от щекотки, смущенно улыбалась, когда Джин говорил ей на ухо горячечный бред, и не оставалась в долгу. Они были как подростки – беспечные и легкомысленные, но с Каме все было слишком серьезно. Будто бы они занимались любовью первый и последний раз – и Джину всегда казалось, что так может быть, поэтому каждое движение, каждый вздох и поцелуй был слишком сильным, чтобы его можно было выдержать.
И они не выдерживают, последний раз прижимаясь друг к другу особенно сильно. Джин кончает, задыхаясь, сжимает член Каме и краем сознания отмечает, что он тоже достиг предела.
Они лежат так минуту, час, вечность. Каме поднимается первым. Сначала он открывает глаза, приподнимается над Джином и минуту смотрит на него, отводя пряди от лица. Джин нехотя открывает глаза.
- Я в душ, - говорит Каме, но его голос звучит неуверенно и чуть-чуть виновато.
- Нет, - говорит Джин, притягивая его голову ближе. – Ты теплый и я никуда тебя не пущу.
- Эгоист, - ворчит Каме, но подчиняется, и некоторое время они лежат в молчании.
- Как мне это надоело, - внезапно говорит Каме, и Джин сразу открывает глаза. – Отели, квартиры, рестораны… Мне не нравится обманывать, тем более что я люблю Мияко. Нам надо с ней поговорить.
- Да, нужно… - говорит Джин, и опять чувствует себя виноватым.
- Ты обещал уже две недели, Джин, - говорит Каме твердо. – А надо было сказать с самого начала. Но ты молчишь.
Джин ничего не отвечает, только утыкается лицом в подушку и пытается дышать ровно. Он не говорит Каме, что боится этого разговора больше всего на свете, что не может найти в себе сил, сказать в лицо самой лучшей женщине на свете, что он любит ее лучшего друга.
И, да, лучший друг об этом даже не знает.
Джин вообще боится серьезных разговоров, вот в чем дело.
Каме, не дождавшись ответа, поднимается с кровати и идет в душ обнаженный. Джин провожает его взглядом, любуется, как блики от фонарей скользят по его обнаженной спине, и вздыхает, когда он скрывается за дверью ванной.
Когда начинает шуметь вода, Джин встает с кровати, поднимает халат, закутывается в него и подходит к окну.
Определенно, шум города наводит его на нужные мысли.
Джин размышляет о том, как лучше все устроить. Каме прав, медлить нельзя, его семейная жизнь держится только на усилиях Мияко, он не может играть роль примерного супруга. Постоянно задерживается на работе, вносит предложения в расширение бизнеса, на днях Ватанабе-сан сказал, что подумает над тем помещением для бара на Омотесандо, и это значит, что он будет завален работой по уши…
Все, чтобы не появляться дома и не думать о Каме. Но с мыслями бороться гораздо труднее, чем с поступками. Он думает о Каме слишком часто, даже когда причин на это нет. Просто мысли о том, что в полдень у студента факультета китайской литературы заканчиваются занятия, и он идет обедать, или, видя, парня в футболке Роллинг Стоунс, расплывается в глупой ухмылке, потому что в голове сразу начинает звучать первые аккорды «I can’t get no», которую Каме постоянно напевает в задумчивости. Сначала это бесило, потом пугало, а потом Джин посмотрел правде в глаза.
Он не виноват, что не смог удержаться.
Это не просто каприз, не увлеченность, не глупое любопытство или похоть. Похоть не заставляет людей, состоящих в счастливом браке, по вечерам бороться с желанием оставить жену и ехать на другой конец города и сидеть в тесной квартирке, состоящей из одной комнаты, заваленной книгами, дисками и проводами. Жевать пиццу и слушать, как Каме нараспев учит китайские стихи, как произносит эти странные мяукающие звуки, и смотреть, как кадык дергается на его тощей шее.
Это не похоть. Джин боится говорить, боится думать, но когда-нибудь он должен перестать бояться и решиться, наконец.
Потому что у него есть то, ради чего стоит решиться.
Последняя неделя, а потом… Будь что будет.
Джин садится на кровать и ждет, когда откроется дверь ванной.
Каме выходит во втором халате и с полотенцем на голове. Видя задумчивого Джина он подходит ближе и встает между его расставленных ног.
- Я решил, - говорит Джин. – Не буду ей звонить, просто… съеду. А когда приедет, тогда все скажу.
Каме прижимается к нему ближе и кладет руки на плечи. Джин крепко обнимает его за талию и вздыхает.
- Это будет… правильно, Джин, - говорит Каме. – Правда, мне кажется, что она будет нас ненавидеть.
Джин не говорит, что эта мысль преследует его постоянно, стучит в голове до боли и не дает спать ночью.

Каме настаивает, что останется ночевать в номере. Он не хочет, чтобы Джин отвозил его домой, потому что ему надо спать, а утром ехать на работу, очень рано – договариваться с поставщиками, и в этом Каме упрям так же, как Мияко, потому что готов до последнего ругаться с Джином ради его благополучия. В конце концов, Джин уступает. Он спускается вниз, кинув взгляд на сонного администратора, и замечает запах кофе, которым, кажется, наполнен весь вестибюль.
Садясь в машину, Джин дрожит – за ночь похолодало, и теперь ему не очень уютно в пиджаке из тонкой шерсти. Он включает обогреватель и закрывает окна в машине.
Выруливая на трассу, Джин понимает, что не хочет ехать домой. Он пытается представить тихие, темные комнаты, без Мияко, без ее звонкого голоса, только он и его чувство вины, и еще то, как он скучает по Каме...
Джин внезапно сворачивает с дороги, увидев светящуюся вывеску бара. Наверное, сегодня походящий вечер, чтобы немного выпить, пока он один, и даже мысль о завтрашней работе его не очень заботит. В конце концов, он едет договариваться с поставщиками вин, и всегда можно списать на то, что он уже был у кого-то еще.
Он заходит в темное и полупустое помещение, и замечает, как взгляды немногочисленных посетителей сразу обращаются к нему. Выглядит он не странно, просто слишком дорого для этого бара средней руки, но любопытство быстро гаснет и взгляды рассеиваются. Люди возвращаются к своим стаканам и разговорам.
На эстраде пианист играет что-то джазовое и заунывное. Он курит сигару и от едкого дыма, заполнившего все помещение бара, у Джина слезятся глаза. Он садится на высокий стул и закатывает рукава.
- Виски, - говорит он бармену глухо. – Двойной.
Бармен, на вид суровый и молчаливый, сразу исчезает и через минуту материализуется со стаканом. Джин отмечает выверенность и четкость его движений, стройную и упорядоченную батарею бутылок за спиной, в которых отражаются лица, и даже то, что его полотенце безукоризненно чистое.
- Хорошо у вас идет дело, - говорит Джин и кивает головой, чтобы бармен понял, что он имеет в виду. – Вентиляцию можно бы и улучшить и виски, да, в виски чуть больше льда.
- Господин знаток своего дела? – холодно и вежливо отзывается бармен.
Джин мотает головой, делая еще один глоток.
- У меня два бара в Роппонги, - говорит он. – Один будет на Омотесандо. Они не такие как этот, дорогие, для золотой молодежи. Туда кто захочешь не попадет. Шотландское виски, французские и итальянские вина. Сакэ пьют только те, кто совсем пьян – этим уже все равно. Живая музыка, и певица с отвратительным характером. Думаю ее уволить, за такую цену найдутся талантливее и сговорчивее. На самом деле у нас замечательно. Приходи, когда будет выходной, расслабься. Ты можешь себе это позволить, хоть раз.
Джин делает глоток и рассматривает, как тают кубики в стакане.
- Я там со своей женой познакомился. Знаешь, нынешних богатых дочек? Не хотят работать, учиться, только ходят по барам и цепляют себе богатых мужей. Те еще штучки. Я бы сам на них клюнул, если бы не видел со стороны. Ну вот. Я сидел в баре и ждал Ватанабэ-сан – это мой партнер, а тогда еще начальник. Смотрел от нечего делать на посетителей. Они втроем сидели рядом, пили мартини и трещали как сороки. Кроме глубокого декольте ничего в них хорошего не было. И тут одна из них снимает оливку со шпажки и отправляет ее в рот. Представь? Так быстро, чтобы никто не заметил. Я аж поперхнулся. Такие девушки себе подобных вещей не позволяют. А она прожевала с удовольствием, даже глаза зажмурила, улыбнулась хитро и продолжила щебетать как ни в чем не бывало. А я уже не мог от нее глаз оторвать. Потом познакомился, и оказалось, что она первый раз в таком баре, потому что не может себе позволить себе такие кутежи. За нее подруги платили.
Бармен подливает виски в пустующий стакан Джина и молчит, смотрит так внимательно, будто боится пропустить.
- Она самая лучшая женщина в мире, - продолжает Джин. – У нее самые лучшие друзья во всем мире. Вокруг нее постоянно увивались парни, студенты с ее факультета, даже когда мы поженились. Я не ревновал, потому что… Глупо же. Она же моя, мы же любим друг друга. А потом появился Казуя. Я познакомился с ним и не успел понять, как так случилось, что он уже приходит к нам ужинать. Готовил он, кстати, Мияко совсем не умеет. Я уже насторожился, и приготовился ему пригрозить, как он сам сказал, что ничего он такого не хотел и Мияко только обо мне и говорит. И оказался классным парнем! Помогал мне пару раз, когда я договаривался о делах с китайцами. И вообще… Он для своих лет умный. Китайский же не всякий может учить. И он столько знает. Я же не виноват… Я же не виноват, что не смог удержаться.
- Еще виски, - решительно говорит бармен и ставит бутылку на стол. Пианист пробегает пальцами по клавишам, дожидается, пока затухнет последний звук и встает со своего стула, скрипнув им напоследок. Его рабочий день пришел к концу.
У Джина кружится голова так сильно, что он опускает голову на руки и некоторое время сидит так, почти не дыша.

В доме непривычно тихо, и слабый утренний свет пробивается сквозь шторы. Джин заходит в прихожую, скидывает обувь как попало, и проходит в комнату, снимая пиджак по пути. В голове гудит, он чувствует себя паршиво, и его единственное желание сейчас – спать, спать, спать. Он размышляет, хватит ли ему пару часов и холодного душа, чтобы относительно адекватно вести себя первую половину дня, как посторонний звук заставляет его насторожиться.
В пустом доме кто-то есть.
Джин замирает, так и не расстегнув пуговицу на рубашке. И прислушивается снова. Звук определенно шел из гостиной, так что он медленно и тихо направляется туда. Мысль об ограблении посещает его, но прежде чем он успевает ее додумать, его взгляду открывается диван, на котором сидит Мияко.
В том виде, котором он оставил ее несколько часов назад, в дорожном платье и плаще, разве что лицо более усталое и грустное. Она сидит, сложив руки на коленях, и внимательно смотрит ему прямо в глаза.
- Что случилось? – спрашивает он, сглотнув. – Ты здесь… рейс отменили?
Миллионы нелепых причин проносятся у него в голове, но когда Мияко грустно улыбается, он откуда-то понимает, что она все знает теперь.
И не нужно ничего объяснять.
- Ты был с Казуей, да, Джин? – спрашивает она и, не дожидаясь ответа, продолжает, - я зашла за угол и видела, как вы вместе пошли в машину. Потом обменяла билет на деньги, и вернулась домой. Я знала, что вы туда не поедете, и приготовилась ждать тебя. Я думала, ты приедешь ночью, но ты пришел так поздно… И пьяный, - добавляет она с горечью.
Джин молчит и пытается придумать достойный ответ, но судя по лицу Мияко, она не ждет его слов.
- Я давно подозревала тебя, Джин. Сначала не могла поверить, что это правда, потом начала наблюдать, спрашивать тебя… Ты даже не замечаешь, как выдаешь себя, совершенно не умеешь врать. И я все думала, все ждала: когда же ты мне, наконец, скажешь? И Казуя… От него я тоже ждала слов, но он хотя бы отдалился от меня в последнее время - видимо, чувствовал себя виноватым. Мы не были близки уже так долго, Джин и ты думаешь, я бы не поняла?
Он садится на пол рядом с ее коленями и опускает голову. Он хочет, чтобы ему было что ответить на этот поток холодных, больных, справедливых, слов, но находится только:
- Прости меня, я… хотел тебе сказать. После того, как ты приедешь.
Мияко молчит, и Джин не хочет смотреть ей в глаза.
- Я думал, что это пройдет. Правда думал. Мне казалось, что ничего страшного, если я уступлю, потому что меня сразу отпустит. А потом мне стало стыдно. Потом я думал, что ты сама меня бросишь, потому что я почти не бываю дома в последнее время и вообще…
- Я так и сделаю, - говорит Мияко внезапно, и Джин поднимает глаза. Ее лицо странно спокойно, только горят глаза, и Джин не представляет, что ей стоит сдерживаться. – Мои чемоданы все еще в камере хранения аэропорта, билеты я забронировала на утро. Я уеду в аэропорт на такси, а потом мы подумаем, что делать дальше. Ты знаешь… Я бы ненавидела тебя сейчас, если бы ты не постарался сделать так, чтобы я захотела уйти от тебя. Я очень хочу.
Джин замечает, что на улице стало совсем светло, а шторы все еще задернуты, и из-за этого вся комната залита голубым светом.
- Я все еще люблю тебя, и люблю Казую, - говорит Мияко со вздохом. – Только тебя – не как мужа, а его – не как друга. И все еще не могу понять, почему так получилось.
- Я бы ни за что так не поступил с тобой, ты же знаешь, - говорит Джин глухо. У него закончились аргументы и оправдания, и он говорит то, что первым приходит в голову.
- Знаю, - говорит она, и гладит его по голове, ерошит волосы. Потом наклоняется и целует прямо в макушку, ее теплые губы задерживаются там на пару мгновений, а потом она отстраняется.
– Закажи такси, - говорит Мияко. – Иначе я могу опоздать.
Пока Джин набирает кнопку быстрого вызова, Мияко смотрится в зеркало, поправляет волосы и роется в сумочке. Джин смотрит на нее и нереальность происходящего все еще придавливает его к земле.
- Ты только за меня не беспокойся, - говорит Мияко, улыбаясь. – Я же на Окинаву еду. Солнце, пляжи, море… Там сейчас тепло. Буду слать тебе мейлы с фотографиями десять раз в день.
Джин чувствует, как комок подкатывает к горлу, и одновременно – громадное облегчение. Удивительное чувство.
- Я думаю, мы можем стать друзьями, правда? – говорит она и обнимает его. Он обхватывает тонкие плечи Мияко и не отпускает некоторое время, гладит ее по волосам. – Когда-нибудь станем.
Он не провожает ее до машины.


Каме спит, накрывшись пледом, и уткнувшись ногой в разобранную игровую приставку, которую притащил вчера его сосед. Джин смотрит на него спящего, нахмурившего брови и надувшего губы, сосредоточенного, будто он смотрит необыкновенно интересный сон, который нельзя пропустить. Он бы ждал и смотрел бы сколько угодно, но сейчас нельзя терять ни секунды, поэтому он садится рядом с продавленной софой на корточки и кладет руку на щеку Каме.
Тот просыпается мгновенно, как от удара – открывает глаза и смотрит на Джина с сонной дымкой в глазах.
- Джин? – спрашивает он хрипло и поднимает голову. – Ты что тут делаешь? Который час?
- Полдень, - говорит Джин, улыбаясь. – И ты все пропустил.
- У меня занятия вечером, - возражает Каме, но тут же хмурится. – А ты о чем?
- Мияко знает, - бросает Джин и видит, как напрягается Каме, как почти дыбом встают волосы на его затылке.
- Знает? – переспрашивает Каме, будто не может поверить.
И тогда Джин рассказывает все, начиная от того, как он вернулся домой, и заканчивая мейлом, отправленным из зала ожидания, о том, что он думал утром, и что он собирается делать дальше…
- Подожди, - говорит Каме. – Притормози. То есть, она сказала, что больше не любит тебя?
Джин замирает на секунду.
- Только то, что мы можем остаться друзьями, - заканчивает он задумчиво.
- Мда, похоже, что тебя официально бросили, - замечает Каме с нервным смешком.
- Похоже на то, - тянет Джин.
Они сидят в молчании, а потом одновременно переглядываются и не удерживаются от улыбки. Впрочем, Каме тут же становится серьезным.
- Если серьезно, то мне никогда не было так стыдно, - говорит он, подпирая голову рукой. – На месте Мияко я бы нас с тобой ненавидел.
- Я же тебе говорил, она самая потрясающая женщина на свете, - говорит Джин снисходительно. – Мне повезло, и не виноват же я, что влюбился в тебя?
Он понимает, что сказал только секундой спустя и рефлекторно прикрывает рот рукой. Выражение лица Каме – неописуемо, и он утыкается в подушку, откуда через секунду доносятся рваные всхлипы.
- Каме, я… не хотел тебя обидеть! – восклицает Джин, дергая его за плечо.
Каме поднимает голову от подушки. Растрепанные волосы, светящиеся глаза и ненормальная улыбка – теперь он похож на подростка, и Джин никогда еще его таким не видел.
- Ты не обидел меня, - говорит он, опуская глаза. – Я просто не знаю, как на такое реагировать.
- Уж точно не отворачиваться, правда? – говорит Джин, притягивая его лицо к себе.
- Да, - говорит Каме, и минуту они просто смотрят друг на друга.
А потом Джин забирается в постель к Каме, притягивает его к себе, и до того, как Каме идет в университет, они спорят о том, какую собаку лучше заводить – хаски или пуделя. Каме из вредности предлагает таксу, но Джин даже слышать об этом не хочет.
На лекциях Каме приходит мейл, а в нем – фотография из аэропорта Наха – видны пальмы и голубое небо. Джину приходит то же самое.
«У нас все будет лучше всех», - говорится в сообщении, завершающемся значком «виктори».

@темы: Акаме, angst, фестовое, гет, AU, R

---

[Fanfic]

Пара: МаруДа
Рейтинг: G
Жанр: fluff
Написано на Birthday FEST Накамару.

В конце концов, однажды вечером, он не выдерживает.
Ничего особенного, что его язык развязался. Это бывает; Накамару никогда не был молчуном, а алкоголь заставлял его откровенничать. Никто бы не осудил его за это.
Если бы рядом не сидел Уэда, и Мару бы не сказал ему, глядя прямо в глаза:
- Ты мне нравишься.
Они оба замирают от неожиданности, и Татсуя быстро оглядывается по сторонам. Бар полон, но за шумом и смехом, их не слышно, слова Мару потревожили только водную поверхность в чашечке сакэ – она колыхнулась от его дыхания – и Уэда поворачивается обратно.
Мару осознает, что он только что сказал, и мотает головой, будто не веря. Он. Сказал. Своему. Другу. И все бы ничего, можно было бы списать на вечер, на головную боль, на пьяную сентиментальность, но взгляд Уэды красноречивее слов, и в этом взгляде – понимание.
И ничего больше.
Даже если Мару и будет потом жалеть, то только не о том, что он обманул Татсую. Он ему действительно нравится. Нравится давно, Мару и сам не понял, как это случилось. Татсуя выглядит холодным, надменным, капризным, злым, каким угодно, Мару не знает и не хочет знать. Просто он всю жизнь знаком с другим Татсуей – тем мальчишкой, который любит компьютерные игры, собак, странную мангу, петь, иногда шопинг и – очень – девушек. Ему нравятся девушки, а Мару нравится Уэда.
Мару принял это сразу, как понял. Значит, так и будет, думал он. В конце концов, что за чушь? Что будет, если он все скажет, как есть? И даже если все случится, как в дораме, и Уэда ответит ему тем же, и они будут ходить за ручки, и… На этом месте Мару останавливался, потому что всерьез беспокоился, что выглядит, как идиот, краснея от собственных мыслей.
Все испортил алкоголь. Мару запоздало напомнил себе больше не пить с Тацуей.
- Ты совсем пьян, - вздыхает Уэда. Может, домой?
Мару мотает головой больше из непонятно откуда взявшегося чувства противоречия, чем от нежелания.
- Еще по одной, - говорит он не особо уверенно.
- Я не хочу тащить тебя на себе, - говорит Уэда, наклонившись к Мару и почти задевая челкой его щеку. От него тоже пахнет сакэ, но он совсем не пьян. Вот везунчик.
- Хорошо, - ворчливо соглашается Мару и отходит от стойки, к которой он прижался так крепко, будто то была его любимая женщина. Уэда ждет его у входа, а потом они вместе уходят из идзакаи.
Свежий воздух действует на голову Мару не самым лучшим образом: он чувствует себя совершенно трезвым. Вопрос о том, как он будет смотреть в глаза Уэде, придется решать в экстренном порядке.
- У тебя есть деньги на такси? – спрашивает Татсуя, останавливая его и глядя прямо в глаза. – Мне не хватит до дома, только…
- Да, да, - говорит Мару, махая рукой, и тянется к карману. – Все нормально, я заплачу за обоих.
Уэда оглядывается по сторонам, прячет руки в карман и зачем-то смотрит на небо.
- Давай пройдемся? – внезапно говорит он, и в голосе уже не слышно озабоченности – той, которая появилась после тех самых слов. – Тебе нужно проветриться, а то мало ли что…
Пока Мару думает, Татсуя не ждет – просто поворачивается и идет по улице, ожидая, пока его друг последует за ним. И Мару не обманывает его ожиданий.
Когда они минуют освещенную часть улицы, за спиной слышатся тяжелые шаги.
- Эй, парень! – кричат сзади. – Который час, не скажешь?
Мару внезапно понимает, что сейчас больше двух ночи, и что здесь очень темно, жилые дома далеко, и даже если он что-то захочет сделать, то ничего не получится. Уэда пристально смотрит на него и напрягается всем телом – будто собирается бежать.
Двое подходят сзади, встают рядом с ним, так что куда бы Мару не кинулся – он попадет одному из них прямиком в объятия. Он смотрит на Уэду – тонкие ноздри трепещут от частого дыхания, губы сжаты, но он стоит и ничего не делает, и, подняв глаза, Мару понимает, почему.
Эти двое… выше их обоих на голову, а по сравнению с Уэдой и вовсе кажутся громилами. Не особенно устрашающе… но внушительно.
- Так ты скажешь, сколько время, парень? – переспрашивает один из них, сплюнув на тротуар.
- У меня нет часов, - говорит Мару. – Не скажу.
- Посмотри на мобильнике, - кивает другой. – Что, и его забыл?
- Да, - отвечает Мару молниеносно, почему-то надеясь, что они ему поверят, пойдут дальше, а они с Уэдой поедут домой…
- А что если мы проверим?
Ответить Мару не успел – Уэда оказался быстрее. Внезапно тот, кто стоит справа, сгибается вдвое с недовольным воплем, второй пытается перехватить руку Уэды, но не успевает. Натренированный кулак въезжает ему прямо в нос, и попадает в цель. Слышится довольно неприятный хруст, и Уэда растирает костяшки.
- Пошли отсюда, - бросает второй, придерживая нос рукой. Кровь капает ему на куртку. Его товарищ разгибается, и они оба исчезют в темноте.
Мару ошарашено смотрит на Уэду, которого, судя по лицу, волнует только кровь на рукаве и сбитые костяшки. У самого Мару дрожат пальцы, и медленно доходит, что Уэда только что…
- Спасибо, - выдыхает он. – Спасибо, если бы не ты… А я, как стоял, так и…
- Да ладно, - говорит Уэда, и поднимает голову. Челка закрывает его глаза, но видно, что он улыбается, - неужели я мог бы позволить им что-то сделать с тобой? Я жутко разозлился. А ты просто… пить надо меньше.
И они смеются, продолжая свой путь по ночной улице. Чуть более длинный, чем обычно. Наверное, в этот день воздух особенно хорош. А может, дело в том, что им просто не хочется расставаться.

@темы: фестовое, фик, Уэда Тацуя, Накамару Юичи, fluff, G

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

[Fanfic]

Пара: Фукузава Такума/Макино Сахо (Ямашита Томохиса/Аясе Харука)
Дорама: Sore wa, Totsuzen, Arashi no you ni
Рейтинг: R
Категория: !гет
Жанр: ангст
Написано для Джордан

Она приходит к нему по вечерам, в сумерках, в те минуты, когда в комнате можно читать книгу, не щурясь. Она не включает свет. Ложится на кровать, не снимая одежды, просто скидывая как попало разношенные кеды на пол и ждет, как кошка хозяина - долго, молча, неподвижно. Ей нечего делать в этой квартире – все книги давно прочитаны, телевизор молчит, к тому же она устала после дня на ногах – и поэтому ей не в тягость часы ожидания. Комнату наполняет темнота, ее глаза постепенно привыкают к ней и она видит, как скользят уличные огни по полу.
В конце концов, она засыпает. Сон ее тревожен и чуток, словно она скользит по поверхности воды и не может ни нырнуть, ни выбраться – и просыпается от чуждых, ненужных звуков за окном, но сразу проваливается в сон опять.
Он приходит, когда Сахо устает бодриться и спит, забыв обо всем, даже о том, зачем пришла. Даже уличные фонари погасли, и квартал накрывает полная тишина, поэтому он старается тихо закрывать дверь и на ощупь ставит кроссовки на пол. Он мог бы и не беспокоиться, но не в характере Такумы быть безрассудным, поэтому он легко ступает по полу, забирается на ступеньки и подходит к кровати, глядя на свою подругу, сестренку, Сахо. Она спит на боку, приоткрыв рот. Очертания ее тела идеальны для того, чтобы лечь рядом, прижаться грудью к ее спине и обнять за талию. Может быть, она этого и хотела, но Такума любит сам принимать решения. Поэтому он достает из шкафа запасной футон и пока раскладывает его на полу, решает не раздеваться – ночами здесь очень холодно.
Когда он думает о Козуэ – ее улыбке и сердитом лице, о том, как она неловко и напряженно танцует, держа спину прямо, у него внутри все сжимается от отчаяния. Как бы он хотел смотреть сейчас на нее, сидя рядом. Она бы лежала там, где Сахо, и он обнимал ее, чтобы она не ушла под утро, как сон.
Сахо просыпается, холодный воздух заставляет ее вздрогнуть. Она поворачивается и видит Такуму, спящего на футоне, закрывшегося тонким одеялом с головой. Она потирает замерзшие плечи, чувствуя, как внутри мгновенно закипает злость: ну почему, почему он решил спать на полу, вместо того, чтобы лечь с нею рядом. Она бы согрела его, как могла, как хотела, не сдерживаясь – к черту, к черту! – когда он так близко. В этой маленькой квартирке до него всего два шага, но и их она сделать не может. Его равнодушие, его братская забота держат на расстоянии.
Но все же попытается.
Она встает с кровати и подходит к нему, подкрадывается на цыпочках, чтобы не разрушить зыбкий сонный морок. Она садится рядом, поджав под себя замерзшие ступни и проводит теплой ладонью по его щеке.
Теперь ей все равно.
Его глаза внезапно открываются – темные, внимательные – и в них нет ни следа сна.
- Сахо, - говорит он спокойно. - Зачем ты пришла сюда?
Она отдергивает руку как от раскаленной плиты.
- Зачем… - говорит она, скрывая волнение за раздражением. - Я так долго ждала тебя, Такума! Где ты был все это время?
- Ты волновалась, Сахо, - отвечает он, вздохнув. – Но все в порядке. Я же здесь.
«Дома», говорит он про себя, «со мной» - думает Сахо, переживая острую вспышку радости.
Он потягивается со сна, зевает, нисколько не стесняясь ее, трет рукой глаза. Сахо смотрит на него пристально, не отрываясь.
- Да, волновалась, - говорит она упрямо. – И не говори так спокойно, Такума! Я ждала тебя целую неделю. Ты мог позвонить, ты знал, где меня можно найти. Просто не захотел, - добавляет она горько и опускает голову.
Они молчат, и в тишине отчетливо слышен шум проходящего поезда недалеко, крики подростков, идущих в школу. Такума боится, что его мысли слишком громкие, и тоже слышны в этой маленькой комнате.
Он поворачивается на бок, облокачивается и пристально смотрит ей в глаза. Сахо теряется от его взгляда, но тут же недовольно хмурится.
- Не смотри на меня так, - говорит она. – Ты… был у Козуэ-сан? – добавляет она осторожно.
В конце концов, Такума пошел туда только из-за нее самой.
Сахо думает об этом, еле сдерживаясь, чтобы не ударить кулаком об стену.
Такума должен быть ей благодарен, должен, должен… А вместо этого разговаривает с ней как с ребенком.
- Я был, - говорит он и смотрит в пол. Уголки его губ чуть подрагивают так, что, кажется, будто он сейчас улыбнется.
Сахо замирает.
- Я был там, и знаешь… Она сказала, что нам лучше пойти разными путями.
Уголки его губ подрагивают так, будто он сейчас заплачет.
Сахо не знает что сказать – молчит и цепенеет, пытаясь пережить шок от неожиданных слов.
Он усмехается, ложится на спину, прикрывая глаза рукой, и снова замирает. Мимо дома проходит крикливая тетка, ее громкий говор, похожий на воронье карканье, проникает в комнату и заставляет Сахо вздрогнуть.
- Она отказалась быть с тобой? – спрашивает она, садясь ближе. Сахо не верит своим ушам. Такума, отказавшийся от того, чтобы танцевать, от того, чтобы преподавать, от своей девушки, от друзей, и пришедший к этой женщине с желанием любить ее… был отвергнут? Злость вскипает у нее в груди, и она сжимает кулаки, пытаясь сдержаться, но слова вылетают изо рта почти против ее воли:
- Эта старуха… ничего не понимает!
- Не говори о ней так, - вырывается у него.
- Она не понимает, от чего отказалась, - твердо говорит Сахо, сузив от злости глаза.
Такума продолжает молчать – ему нечего ответить на это. Он не вправе судить женщину, которую он все-таки, все еще… Хоть это и больно.
Сахо смотрит на него особенно пристально, и вдруг наклоняется так низко, что кончики их носов соприкасаются.
- Я ведь так люблю тебя, Такума, - говорит она жарким, отчаянным шепотом. – Почему ты выбрал ее?
Такума щурится, потому что ее лицо расплывается у него перед глазами. Он не хочет ничего отвечать – Сахо не нужны слова, она просто хочет высказать ему свое отчаяние, и Такума не хочет мешать. Поэтому он только вздыхает.
Но Сахо больше не нужны разговоры. Она поворачивает голову, заправляет прядь волос за ухо и мягко касается его губ.
Целует его.
Такума ждет. Он удивлен, и собирается сказать ей, что все бесполезно, что он не хочет разбить ей сердце, как уже разбили ему, что лучше бы…
Пока он ждет, Сахо внезапно смелеет, размыкает его губы своим языком и целует его по-настоящему.
Это поцелуй влюбленных, лежащих на одной кровати и изнемогающих от желания, поцелуй супругов, после вечера с вином и свечами, поцелуй двух любовников, испуганный, отчаянный и горький. Это не тот поцелуй, который должны знать губы невинной школьницы.
Она поднимает голову и испытующе смотрит на него. В ее потемневших глазах – гамма эмоций, но нет и следа невинности.
Такума думает о том, что она точно знает, чего хочет сейчас.
В отличие от него самого.
- Я ничего не могу тебе дать, - говорит он, неосознанно проводя языком по губам. – Я не смогу быть с тобой.
- Но я же уже ничего не прошу, Такума, - отвечает она шепотом. – Я уже ничего не прошу, потому что устала от твоих отказов, просто… будь со мной сейчас. Пожалуйста.
Он лежит на спине и смотрит на нее снизу вверх, слушает тишину, осознает ее слова. Отсюда видно, как волосы шторкой закрывают ее хмурое, взволнованное лицо, как бьется жилка на шее. Она ждет его слов, но Такума решает ничего не говорит. Слова ранят, слова запечатывают, слова обязывают.
Его руки будут более красноречивы сегодня.
Такума кладет руку ей на бедро, обтянутое тканью спортивных штанов. Проводит по нему, от колена и выше и слышит, как Сахо вздыхает – от неожиданности и волнения. Она понимает его движение по своему, и, приподнявшись, садится на него сверху – и Такума чувствует ее тяжесть и тепло. Ее сильные ноги крепко сжимают его бедра, так что у него нет шанса вырваться. Но Такума уже принял это, когда попробовал на вкус ее поцелуй.
Их руки сталкиваются, когда они раздевают друг друга. Сахо спешит, запускает руку под просторную футболку Такумы, ей не хочется тратить время на игры в невинность и застенчивость, она хочет получить то, чего так долго ждала. Ее руки холодные, так что Такума вздрагивает, но за минуту согреваются о его горячую кожу. Она быстро, суетясь, расстегивает его ремень, тянет язычок молнии джинсов вниз, затем, спохватившись, снимает с него футболку и кидает ее на пол. Такуме сразу становится холодно.
Он решает, что позволяет ей слишком много, и отводит настойчивые руки от своего тела. Спускает с ее плеч бесформенную толстовку – один рукав за другим, и, снятая полностью, она неаккуратно падает на пол.
Это похоже на чудо – как бесформенный силуэт за секунду меняется на стройные, знакомые очертания ее тела, будто вырезанного из плотной бумаги. Она уже неспокойно дышит, и ее глаза сияют в темноте.
- Такума, - говорит она внезапно, наклоняется и целует его, накрыв лицо волосами.
Он смотрит, как она порывисто снимает с себя майку, белье – все стремительно летит на пол. Он смотрит, но больше не хочет смотреть и тянется руками к теплой коже, к такому желанному телу, и все – для него одного.
Такума тянет руку вверх, проводит по животу – от пояса и выше. Сахо выгибается под его прикосновениями, выдыхает и смущенно, неловко улыбается. Он берет ее грудь в свои ладони – держит на весу, поглаживает пальцами. Сахо закусывает губу и подается вперед, когда он сжимает ее особенно сильно.
Такума давно чувствует себя готовым ко всему, что угодно, но теперь уверен, что готова и Сахо.
Поэтому он просто садится и опрокидывает ее на спину. Сильными, уверенными движениями он гладит ее грудь, спускается вниз и берется за пояс штанов.
- Я сама, - внезапно говорит Сахо хрипло, убирает его руку и стягивает с себя остатки одежды. Такума, стоя на коленях, ждет, и отмечает, как дрожат ее пальцы.
Она откидывается на кровать, полностью обнаженная, раскрытая перед ним, и Такума чувствует неловкость. Не вовремя он вспоминает, как называл Сахо сестрой, и обещал защищать от всех, кто захочет сделать ей больно, и теперь сомнения в его голове начинают звучать еще громче.
Заглушая даже сумасшедшее желание.
И тогда Сахо помогает ему. Она берет его ладонь и настойчиво, сильно тянет его за руку, на себя.
И Такума сдается.
Как отпадают его последние сомнения, так и джинсы, снятые наспех, падают рядом со смятой футболкой – на пол, где им сейчас самое место. Он начинает ее целовать – подбородок, шея, плечи. Его руки скользят по ее горячему телу, пробуя, согреваясь, прося разрешения. Сахо подается вперед и вздыхает. От прикосновений губ Такумы по ее коже бегут мурашки – к низу живота. Он поднимается и целует ее за ухом, оставляя влажный след – мурашки собираются на пояснице, и Сахо тянет подняться, будто на простынях насыпаны крошки от печенья. Она неуверенно кладет руки на его спину, пробегая пальцами по позвонкам, осторожно ощупывает движущиеся мышцы. Кожа у Такумы прохладная, но под ее прикосновениями начинает теплеть почти сразу. Он движется осторожно, но уверенно, и теперь его руки проскальзывают с талии на постель – там, где ее кожа прижимается к нагретым простыням. Такума проводит руками по ее коже – вниз, разделяя ее тело и тепло постели, и осторожно приподнимает ее ягодицы. Сахо вздыхает от неожиданности, подается вперед и натыкается на его взгляд.
Теперь она видит свое отражение в темных зрачках Такумы. Они смотрят друг на друга одинаково и дышат в унисон.
Такума прижимает ее бедра к своим и медленно берет ее.
Сахо вздыхает и двигается ему навстречу. Такума сосредоточен и взволнован так, как никогда в жизни, как ни с одной девушкой. Ни разу ему не хотелось быть настолько осторожным, лучшим… На этом он перестает думать, и начинает остро ощущать: острый, горячий запах, еле заметную шероховатость кожи, теплый живот и прохладный воздух, овевающий их тела.
Движущиеся вместе, согласно, плавно.
Сахо кладет ладони на затылок Такумы и сильно, требовательно прижимает его к себе. На мгновение она замирает, увидев его взгляд, но потом скользит языком по его пересохшим губам и целует его. Такума впивается в ответ жадно, отчаянно, будто только ждал сигнала, и они с неуверенной страстью трогают друг друга языками, отстраняюсь и целуясь снова, так как их тела, соединяясь на мгновение каждым кусочком кожи, разделяются и покрываются мурашками от холода.
Дыхание Такумы обретает голос, превращается в глухой стон. Он закрывает глаза – от этого все ощущения обостряются, и он двигается еще настойчивее. Дрожь пробегает по его спине, когда Сахо впивается ногтями в его спину и вжимается коленками в его бока, отвечая на его страсть. Он открывает глаза, и видит, как она смотрит на него невидящим взглядом, как приоткрыт ее рот, из которого вырываются рваные вздохи, и как двигается ее грудь…
Он опускает руку, сжимает темный сосок и с замиранием сердца смотрит, как Сахо запрокидывает голову. Она обхватывает его ногами и сжимается внутри так сильно, что у Такумы темнеет в глазах, он двигается сильно, быстро, а потом его целиком обжигает удовольствием, и он теряется, и даже, кажется, громко стонет…
Его будит сквозняк, гуляющий по комнате. Сквозь дремоту он чувствует щекотные касания тонких пальчиков, вольно, игриво гуляющих по его спине. Он приподнимает голову, и касания исчезают. Когда он приоткрывает глаза, Сахо смотрит на него с тревожным любопытством.
- Я думала, ты заснешь, - шепчет она, закусив губу.
Он мотает головой, не в силах говорить, и отстраняется от нее, разъединяет их тела. Холод охватывает его в ту же секунду, и поэтому он тянется за сбитым одеялом, и устроившись рядом, укрывает их обоих.
- Это как танец, - вдруг говорит Сахо. – Ты лучший танцор. Пусть ты эгоист. Но никто не может быть лучше тебя.
Такума вспоминает плавные движения ее бедер, скольжение рук, и уже открывает рот, чтобы сказать ей… Но что-то останавливает его, и он замолкает, прислушиваясь к словам в своей голове.
Смущение. И теперь оно больше, чем раньше. Теперь, когда он видел, ощущал ее всю, Такума чувствует, что на него сваливается огромный груз чувств, которые он не сможет поднять. Не сможет вынести.
Поэтому он считает до десяти и нехотя поднимается.
У него кружится голова и ноют все мышцы, тело требует покоя, любви, Сахо смотрит на него встревожено, и Такума знает, что лучше бы ему остаться здесь, в теплой постели, в теплых объятиях любящей его девушки…
Он эгоист. Но он честный эгоист.
Поэтому Такума начинает одеваться. Сахо тут же садится в постели и смотрит на него растерянно и сердито.
- Куда ты? Останься здесь, я приготовлю тебе поесть и мы могли бы…
Она закусывает губу, и от одной мысли, от слов, что повисли в воздухе, все тело Такумы обдает жаром. Но он сдерживается и только туже застегивает ремень.
- Мне нужно на репетицию. Да. Хочешь, приготовь себе поесть, но лучше не жди меня.
На этих словах она садится и обхватывает колени руками.
- Почему нет? Я могу ждать тебя до вечера, мне все равно нечего делать, и…
- Я не приду сегодня.
Он не обманывает ее. Он все обдумал, и сумка собрана, и стоит у двери в квартиру. Но Сахо упрямо мотает головой, как ребенок, который не хочет слышать то, что ему не нравится.
- Куда ты поедешь? Лечиться? Напиши мне, когда приедешь, и я приду. А, у меня есть ключи, я ведь могу прийти просто так?
- Конечно, - глухо говорит Такума. – В любое время. И не слушай Касе, он все время ворчит, когда ты приходишь, просто не обращай внимания, и он перестанет.
- Я знаю, - говорит она, и улыбается.
Такума минуту смотрит на нее и подбирает слова. То, на что она надеялась, не случилось. Чудес не бывает, хочется сказать Такуме, он не принц, который полюбит ее после первого поцелуя, они не смогут жить долго и счастливо, и пусть она лучше забудет…
- Тебе лучше забыть это, - говорит он, и, отворачиваясь, тянется за курткой. Ему легче говорить, не глядя, поэтому он продолжает: - И меня забыть тоже. Ты же знаешь, я буду отвратительным бойфрендом, так что лучше им совсем не быть.
Он надевает толстовку, не глядя на нее. Тишина становится напряженной, и когда он уже готов повернуться, Сахо тихо говорит:
- Я все равно не забуду.
Он целует ее на прощание, уже думая о том, что он будет делать там, далеко… Мысли о Козуэ опять его ранят, но он гонит их и смотрит в глаза Сахо с братской нежностью.
- Я позвоню, - говорит он, - когда приеду. А ты накройся, а то замерзнешь. Надо было купить обогреватель.
Он берет сумку и выходит из квартиры, не подозревая, что Сахо лежит и раз за разом повторяет его «было».
Он не звонит ей очень долго, так что Сахо решает прийти сама. Она приезжает в квартиру на последней электричке, входит в темную комнату осторожно, боясь разбудить Касе, если он там. Никого нет, и в этот момент она понимает, что Касе тоже уехал. Сахо готовит себе рис, смахивает пыль с мебели и ест, сидя на полу, грея ноги под котацу. Первую ночь она спит, обняв подушку, и ей кажется, что на простынях все еще чувствуется запах Такумы.
Она начинает приходить каждую неделю - ночевать, проводить дни, слоняться без дела, смотреть телевизор и делать уборку. Иногда она заглядывает в дорогие альбомы с фотографиями, стоящие на полке, но они ей кажутся скучными, так что скоро они зарастают пылью.
Ей зарастает вся квартира. Походит время, и Сахо забывает приходить, заглядывает все реже. Ей не хочется наводить порядок, она просто приходит и ложится, одетая, на кровать, вслушивается в ночные звуки. Иногда она думает о Такуме, вспоминает его касания, горячее дыхание, и мечтает, что тогда, когда он приедет…
Она приходит даже тогда, когда однажды решается позвонить ему, несмотря на уговор – и голос в трубке говорит ей, что «такого номера не существует». Сахо стирает номер из памяти телефона и продолжает ждать.
Она продолжает приходить в эту нежилую квартиру, все еще не желая понимать, что он не вернется.

@темы: angst, дорама, гет, Ямашита Томохиса, R

---

[Fanfic]

Пара: КояШиге, Шиге/ОЖП
Рейтинг: R
Жанр: angst
Написано для Taisa.

Виски горчит. Свет пульсирует на полу, вспыхивает на веках, когда он зажмуривается и с болью отдается где-то в мозгу. Горло болит от сигаретного дыма, а голова – от шума.
Вообще, в данной ситуации Кто Шигеаки не нравится абсолютно ничего.
Взять хотя бы Кояму, который сидит рядом. Их бедра соприкасаются, и когда Кояма наклоняется вперед, внимательно слушая очередного говорящего, или чуть привстает, Шиге чувствует, как под джинсами напрягаются его мышцы… В общем, Кояма не обращает на него никакого внимания. С самого начала вечера, представив своих друзей и Шиге друг другу (тыкнув всем по очереди костлявым пальцем в грудь – слишком развязно, что уже смутило Шиге), он решил, что дальше Шиге справится и без него. Ну, это в лучшем случае, а на самом деле, он подозревает, что Кояма и вовсе ни о чем не думал.
И это всегда создает столько проблем.
Шиге отпивает из наполовину опустевшего стакана и морщится. Соревнование на самый отвратительный вариант исполнения «Hoshi wo mezashite» (черт, только Кояма мог до такого додуматься) в самом разгаре, и он опасается в любой момент быть замеченным и вовлеченным в это безумие. Но микрофон никто не желает отпускать, желающих больше, чем достаточно, поэтому Шиге думает, что у него точно есть десять спокойных минут, и когда на диван рядом плюхается разгоряченная девушка, он уже не так зол.
- Уф, - выдыхает она и смотрит на Шиге весело и вызывающе, грудь в открытой майке часто вздымается – дыхание после пения еще не восстановилось, и Шиге почти против воли опускает глаза.
- Эй! – весело говорит она, и Шиге поспешно поднимает взгляд на лицо. – Давай сначала познакомимся, а потом ты можешь пялиться сколько угодно.
- Извини, - говорит Шиге со смешком, почти не чувствуя себя виноватым. Девушка на секунду прищуривается, а потом протягивает руку.
- Кода Натсуми, - говорит она и решительно пожимает руку Шиге. – Нас представляли, но я уверена, что ты забыл. Я тоже.
- Като Шигеаки, - говорит он, опуская стакан на столик и отмечая ее легкий ответный кивок и отсутствие ожидаемой реакции – блеска в глазах, широкой улыбки. Не фанатка, даже… не знает его?
- Я знаю, кто ты, - тут же говорит она, словно отвечая на его мысли. – Но мне все равно, честно. Я устроила вечеринку по поводу увольнения, пригласила друзей, они притащили еще кого-то, Кояму, он притащил тебя…
- По поводу увольнения? – протягивает Като, не заботясь о том, что перебивает ее. Она отмахивается от его вопроса, словно от назойливой мухи.
- Не бери в голову. Просто развлекайся.
Шиге поворачивает голову. Кояму тащат в середину круга и почти насильно всовывают в руки микрофон. Он трясет головой, уворачивается и жмется, когда кто-то нечаянно задевает его спину – и Шиге вздрагивает, будто это его уязвимое место задели чужие, неосторожные руки. Его заставляют петь и уже включают музыку, он упирается рукой в бок, подносит микрофон ко рту, но спустя мгновение сгибается в приступе смеха.
- Я не могу, - произносит он с трудом сквозь смешки, заглушая недовольные голоса. – Я не могу, не привык один…
«Кояма….» - стонет про себя Шиге за секунду до того, как все присутствующие поворачиваются в его сторону.
Дюжина любопытных взглядов. О, он привык к этому и даже к большему, просто не здесь, не сейчас и не так… Ладно.
- Шиге, помоги мне, а то я правда не могу один, ты же знаешь, как я ужасен, а потом мне придется пить …
- Ты же сам это придумал, - напоминает ему Шиге, принимая второй микрофон из протянутой руки.
- Вставайте, ребята, - кричит кто-то, и уже играет вступление, и Кояма тянет Шиге за руку вверх, к себе, становится рядом и смотрит на него тепло, привычно… Шиге забывает обо всех обидных и грустных словах, что хотел сказать раньше.
Они поют старую и знакомую песню, слова уже затерты и врезались в память намертво, так что поют, не сознавая смысл. Они смотрят друг на друга, на пьяную компанию, соприкасаются руками, плечами, так что, в конце концов, Кояма кладет руку на плечо Шиге, незаметно притягивая его ближе. Они поют негромко, чтобы не заглушать друг друга, не очень чисто, но старательно, и Шиге думает, что это, наверное, одно из лучших их выступлений.
И, Кояма, наверное, тоже.
Они заканчивают, пританцовывая под музыку, и смотрят друг на друга блестящими глазами с затаенными искрами веселья и чего-то еще, более важного. Шиге не знает, что это для Коямы, но от этого чувства у него все переворачивается в животе и голова кружится. Как от музыки.
- Вы продули. Я выиграла, - насмешливо говорит Натсуми, когда Шиге падает на диван, теперь сам разгоряченный и улыбающийся. – Мне достанется вся бутылка «Джека Дэниэлса».
- Мне не жалко, - отвечает Шиге снисходительным тоном. – Все равно я не люблю виски.
- Черт, и никакого удовольствия, - смеется она, разочарованно прищелкнув языком. – А я так надеялась, что ты расстроишься.
Они смеются, наливая себе еще по одной. Шиге все равно, виски это или пиво, кажется, кто-то даже пил текилу, так что он не уверен – комната потихоньку начинает плыть, но теперь ему весело, и он смелеет до такой степени, что хватает Кояму за руку, когда он нечаянно наступает ему на ногу и говорит, путаясь в словах: «Не мельтеши. Сядь рядом и сиди спокойно», чем вызывает общий смех, изумление Коямы и одобрительное похлопывание Натсуми по плечу. Он в теплом ласковом облаке смеха и довольства, ему хорошо и спокойно, и он хочет только одного – чтобы это продлилось больше, поэтому пьет еще и еще.
Шиге смутно осознает происходящее, когда стоит в чужой ванной. Свет режет ему глаза, он ополаскивает горящее лицо водой из крана, а потом опускает под струю голову. Через мгновение все вокруг становится слишком реальным, осознание бухает его по голове так резко, что сразу становиться холодно, хотя это может быть просто ледяная вода.
Дверь открывается неожиданно. Когда он поднимает голову, то осознает две вещи: на пороге стоит Натсуми с пустой бутылкой и у него расстегнута рубашка. Полностью расстегнута и распахнута, потому что Шиге казалось, что было бы неплохо принять душ, чтобы освежиться полностью… хорошо, что эта мысль быстро его оставила.
- Я думала, здесь никого нет, - говорит она странно низким голосом, окидывая внимательным взглядом его голый торс. Это звучит невозможно фальшиво, но Шиге видит, что она и не пытается скрыть ложь.
- Ммм, - тянет он, чтобы хоть что-то ответить. Голос и разум его не слушаются, хоть в голове все проясняется с невозможной скоростью; он пытается оценить ситуацию – и терпит поражение, потому что она делает шаг и одним движением прижимается к нему – грудью к груди, руки протянуты вдоль его рук, а полураскрытые губы касаются подбородка.
- Пойдем уже, - шепчет она, и щекочущие прикосновения ее губ заставляют Шиге дрожать от возбуждения. – Никто не заметит.
И потом она целует его, скользнув руками по телу и притягивая его голову к себе – уверенно, требовательно. Он минуту стоит неподвижно, как кукла, и только потом, спохватившись, обнимает ее за талию. Чужой жар охватывает и его, они целуются неловко и развязно, и Шиге думает, что не успевает за ней, что поцелуй всего лишь поцелуй, будто он должен, а не хочет, будто губы – просто кожа, влажная, с горько-сладким вкусом, и руки просто теплые и мягкие, и даже твердые соски, упирающиеся ему в грудь, не волнуют его так сильно… Как вдруг он думает о Кояме в соседней комнате, и мысль об обмане обжигает его так сильно, что он бездумно и резко отстраняется.
- Что такое? – говорит она хрипло, не отпуская Шиге, в ее взгляде – желание и призыв, но Шиге отстраненно смотрит на это заманчивое зрелище, и убирает ее руки с плеч.
- Я не хочу, - отвечает он, почти ненавидя себя за эти слова.
Он почти вздыхает с облегчением, когда в ванную врывается Кояма и, не замечая их, кидается к раковине. Нацуми выскальзывает из рук Шиге и поспешно выходит из ванной, чтобы не стать свидетелем неприятного зрелища. Шиге сразу подходит к Кояме, поливающему себя водой из крана.
- Ох, Шиге, мне таак плохо, - стонет он, нисколько не удивляясь его присутствию. – Уйди отсюда, меня сейчас, кажется, стошнит.
- Не стошнит, - вздыхает Шиге и садится на бортик ванной. – Ты слишком быстро пьянеешь и поэтому мало пьешь.
Он засовывает голову Коямы под кран и после минуты возмущенных воплей и криков («Шиге, я убью тебя когда-нибудь потом!») уводит Кояму в спальню.
Они падают на кровать рядом друг с другом. Шиге хватает только на то, чтобы стащить с себя джинсы, голова кружится, все вокруг плывет. Возбуждение бродит по крови, бередит разум, он пытается себя успокоить, но даже с закрытыми глазами не может заснуть – тело ясно требует одного.
Мысли о Нацуми, о жарких прикосновениях и отчаянном поцелуе бродят в голове, и он уже почти решает плюнуть на свои глупые мысли и пойти к ней – и пусть потом будет плохо, как от похмелья – как Кояма переворачивается на бок и обнимает его, настойчиво просовывая руку под шею и складывая вторую на грудь.
- Шиге такой теплый, - хихикает Кояма, устраиваясь удобнее. – С тобой так хорошо спать, гораздо лучше, чем одному, - говоря это, он неосознанно трется щекой о его лицо, и Шиге не выдерживает.
Он тянется ближе и проводит губами по его лицу, набираясь смелости – останавливаясь на щеке, вытягивая шею и касаясь губами закрытых век, носа, не думая, осознает ли Кояма эти прикосновения. Руками забирается под тонкий свитер и скользит по горячей коже, оглаживая мышцы поджарого живота, пальцами прослеживая дорожку редких жестких волос – и почти задыхается от невыносимого возбуждения.
Он целует мокрую от пота шею, слушая, как Кояма, уже в полусне, растерянно спрашивает: «Шиге, ты чего?», и продолжает, когда Кояма испуганно частит, очнувшись окончательно: «Шиге, что ты делаешь, не надо», добиваясь молчаливого согласия.
Шиге расстегивает ему джинсы, отмечая, как Кояма втягивает живот, как он возбужден и тяжело дышит. Шиге прижимается к нему всем телом, оставляя руке немного свободного пространства.
- Когда же ты отпустишь меня, - шепчет Шиге ему на ухо, не уверенный в том, слышит ли это Кояма, и хочет ли он, чтобы Кояма это услышал. Он осторожно гладит член через ткань белья, и когда Кояма толкается вверх, он просовывает руку под резинку трусов.
Он начинает медленно, потому что не хочет торопиться и закончить все слишком быстро. Кояма толкается навстречу, понуждая ускориться, стонет и вздыхает прямо в висок Шиге, заставляя его дрожать. Пожалуй, кончить без единого прикосновения – это тоже опыт, как и опыт секса в чужой постели, с открытой дверью, напившись, с лучшим другом.
- Я так ненавижу тебя за это, - шепчет Шиге сиплым голосом за мгновение до того, как Кояма кончает. Рука Шиге становятся горячей и липкой, но он делает еще пару движений, прежде чем вытаскивает ее наружу.
Он не заметил, как кончил сам, но это несомненно так, потому что возбуждение спало и он лежит в испачканных трусах, что надо бы что-то с этим делать, но требуется слишком много усилий… Поэтому он просто скидывает с себя белье – рубашка, кажется, осталась в ванной – и прижимается к Кояме, еще тяжело дышащему и горячему.
Когда его дыхание становится ровным, он поворачивается к Шиге и целует в губы – долгим и прочувствованным поцелуем, а потом отворачивается и затихает.
Шиге лежит и вытирает слезы с щек, он не собирался реветь, это просто из-за того, что он невозможно пьян, все плачут, когда пьяны и он тоже частенько, да…

Утром погода явно солидарна с состоянием Шиге – ему хватило одного беглого взгляда в окно, где серое и безрадостное небо обещает к вечеру обернуться ливнем. Через мгновение он осознает, что укрыт пледом, и понимает, что кто-то был в комнате и видел его, их такими, и это явно мог быть только один человек. Вместе с болью голову разрывает стыд и чувство вины – чужой дом, чужая постель и отказ, и все так неправильно, глупо, пить хочется… Так что он заставляет себя встать, надеть джинсы и выйти в ванную, надеясь, что все еще спят.
Ему удается привести себя в относительный порядок, вернуться в комнату и взять свои вещи. Кояма спит в той же позе, что и вчера и выглядит он очень глупо – открыв рот и зажмурив глаза, но глупее всего выглядит его расстегнутая ширинка, но Шиге не хочет смотреть, поэтому выходит быстрее.
И натыкается на Натсуми.
- Доброе утро, - говорит она хрипло, даже не пытаясь скрыть, что врет. – Как насчет попрощаться?
- Пока, - говорит Шиге автоматически. – Извини, - добавляет он. – И спасибо.
Она широко улыбается.
- Я поняла тебя. И вот, - она на минуту исчезает в кухне, но потом возвращается с ручкой в руках, - пусть ты полностью безнадежен, как объект для чего-то большего, чем поцелуи, но ведь есть и иные формы близости, кроме сексуальной?
Она пишет свой телефон у него на запястье, подписываясь не Натсуми – Натсу – и поднимает на него глаза.
- Позвони, если что. Мне будет интересно послушать.
Он не спрашивает о чем, потому что знает, что она имеет в виду.
И знает, что она знает.
Правда, не все. Например, что слова, сказанные пьяной ночью, не имеют силы утром, и каждый из них может воспользоваться правом сказать потом, глядя другому в глаза: «Я ничего не помню».
Кояма ни разу не упускал этой возможности. А Шиге ни разу не представился случай ей воспользоваться.

@темы: angst, КояШиге, фик, гет, R

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

[Drabble]

Пара: Тода Эрика/Хина, Йоко
Жанр: fluff
Написано для hitamyu

- Видеть тебя не могу! - говорит она раздраженно, слишком раздраженно, на последнем слове прикусывает губу, но поздно - в прихожей Шинго уже возится с кедами, и ясно одно - теперь это серьезно. "Ну и ладно!" - думает Эрика, окончательно рассердившись, - "пусть идет к своим замечательным друзьям. Сам потом пожалеет". Только вот о том, что в квартире разом стало как-то холоднее, она не думает. И дело даже не в раскрытой двери.
- Женщины, - ворчит про себя Шинго, натягивая капюшон - на улице пронизывающий до костей холод, который бывает только в конце осени. Шагая по улице и прикидывая к кому бы завалиться, он глушит обиду и чувство голода - они поругались незадолго до ужина, и видение горячей, исходящей паром миски с собой упрямо стоит перед глазами. Шинго трясет головой, прогоняя заманчивую картинку, сглатывает слюну и решает ехать к Йоко.
- Женщины, - говорит Йоко, открывая дверь. Шинго ему благодарен - ни прямых обвинений, ни укоризны, только вековечная скорбь и смирение всего мужского братства перед неизбежным. Они весь вечер играют в карты - Йоко выигрывает и, посмеиваясь, говорит, что однажды напомнит ему о долге. Шинго опасается, что это может случиться даже в прямом эфире, но быстро об этом забывает, потому что дома у Йоко даже есть нечего - он опять на диете и будет стоять до последнего на защите своих бананов. Шинго ужасно хочет есть, спать, желательно рядом с любимой женщиной, и он нехотя признает, что, может быть, Эрика была немного права, когда иногда сгоряча называла его животным.
Следующее утро начинается с мейла, который Эрика отправила ровно в ту минуту, когда должен был звонить будильник Хины. "Я же знаю, что ты опять проспишь!!!" - написано там.
- Спасибо, - усмехается Хина и привычным жестом влепляет Йоко подзатыльник - вместо доброго утра, и чтобы он сразу настроился на тяжелый рабочий день. Они прибегают на студию вовремя, с бумажными пакетами, в которых лежат гамбургеры - Шинго сто лет их не ел, да и не хотел, в общем-то, но пришлось, иначе бы вечно голодный Нишикидо решил его проблему по-своему.
Мейлы приходят в течение дня - с разным содержанием, постоянным остается только количество недовольства и восклицательных знаков. "Не смей пропустить обед, иначе опять придется лечиться, как тогда, помнишь?!!", "Ты собирался съездить в автосервис и скорее всего, опять забыл!!", "Зайди и забери свою куртку, большой ребенок!!" Последний мейл приходит вечером, когда они с Йоко в сумерках едут на такси, и Шинго чувствует себя нездоровым от ужасной погоды, ужасной еды и целого дня без Эрики. Захлопнув телефон, он улыбается и, наклонившись к таксисту, просит его сделать крюк.
Эрика открывает ему сразу же, будто ждет у двери. Она держит куртку в руках и всем видом дает понять, что настроена решительно. Правда, ее суровый вид несколько смягчают домашние тапочки, и от этого Шинго невольно улыбается.
- Что смешного? - спрашивает она, сузив глаза. - Впрочем, ладно. Вот твоя теплая куртка и зонт, потому что завтра будет еще холоднее, и не ешь в Макдональдсе, лучше купи холодное бенто. И ложись раньше, у тебя синяки под глазами, я вижу. Черт, вы все как...
- Животные, - говорит Шинго и решительно ступает вперед, отчего Эрика подается назад и впускает его на порог. Правда, опомнившись, сжимает губы и собирается обрушить на него град обвинений, но Шинго не дает ей ничего сказать.
- Я виноват, и больше не буду. И синяки под глазами у меня потому, что я отвык спать один, знаешь. Это оказалось ужасно, - говорит он на одном дыхании и смотрит ей прямо в глаза, пристально наблюдая за тем, как любимые губы разжимаются и превращаются в улыбку.
- Вообще-то я хотела сказать "как дети", - отвечает она со смешком, - но теперь не важно.
И действительно, не важно, когда Шинго ее обнимает так крепко, что сразу согревается, хоть она, маленькая по сравнению с ним, тонет в его объятиях.
Уже дома, Шинго вспоминает о том, что надо написать Йоко о том, чтобы он ехал домой и чувствует небольшие угрызения совести, не подозревая, что сразу после того, как он зашел в подъезд, Йоко попросил таксиста ехать по назначенному адресу. Когда Йоко говорит "Женщины", он всегда имеет в виду больше, чем кажется сначала.

@темы: Мураками Шинго, юмор, гет, Йокояма Ю, G

---

[Drabble]

Пара: Акаме
Тема: L.A.

Когда шторы начинают розоветь от лучей рассвета, и в комнату прокрадываются первые утренние звуки, они все еще не могут оторваться друг от друга.
- Тебе пора, - шепчет Каме распухшими губами, но не убирает руки с шеи Джина.
- Мне сегодня к полудню, - шепчет Джин в ответ, щекоча прядями ухо Каме, от чего тот ежится.
- Тогда тебе нужно поспать хоть пару часов, как думаешь? – говорит Каме и убирает длинные пряди от небритой щеки. – Опять придешь с синяками и будешь клевать носом, я же знаю…
Джин поднимает голову и пристально смотрит на него темными, серьезными глазами, и в глубине его взгляда тлеют искры желания.
- Не хочу никуда уходить, не хочу спать, - говорит он упрямо, и, облокотившись на одну руку, прижимает ладонь Каме к своей щеке. – Хочу смотреть на тебя. Ты же завтра уезжаешь.
- Уже сегодня, - уточняет Каме, и они оба ненадолго замолкают, думая о своем. Каме скользит взглядом по белым, ровным стенам комнаты и пытается не ревновать Джина ко всему, что его здесь окружает. Каме скоро уедет – приземлится в Японии, купит холодное бенто в комбини, придет домой, и все, что произошло здесь, покажется сном. А Джин останется здесь, и о Каме ему будут напоминать мейлы, которые гордость не позволяет отправлять каждый час. Хотя, к черту эту гордость.
Джин кладет голову на грудь Каме и утыкается носом в его ключицу.
- На студию – к полудню, - начинает он лениво, не открывая глаз. – Я только зайду, ко мне ведь друг приехал, всего один день, - он открывает один глаз и дарит Каме хитрую усмешку. – А потом… Куда бы ты хотел пойти?
Каме честно пытается думать, но ничего не выходит. Что бы он ответил? Если честно, то ему совершенно не хочется вставать с кровати, ведь пока Джин лежит здесь, придавив Каме своим весом, легче поверить в то, что его можно схватить и никуда не отпускать. Пусть это всего лишь минутная иллюзия.
На Западном побережье светлеет так быстро, что за час город просыпается полностью. Отсюда слышны звуки уличного трафика, громкая английская речь с непривычными интонациями, музыка у соседей снизу – четкий, бодрый бит. Такие утренние звуки, и они больше не могут позволить себе оставаться в постели дольше.
- Я так мечтал остаться здесь когда-то, - говорит Джин задумчиво. – Не спал по ночам, мечтал вернуться и стать кем-то. Теперь я смог, и мне больше нечего делать здесь… так получается? Как будто я достиг своей голливудской мечты.
Каме думает о пятнадцати часах, которые остаются до самолета. Он видит стрелки, отчетливо слышит тиканье, и мысли о различии между ними обоими проносятся у него в голове. Голливудская мечта Джина превратится в реальность, станет еще одной ступенькой в будущее, голливудская мечта Каме лежит с ним в одной постели, но только на четкий отмеренный срок. Запретный плод, редкое и оттого еще более ценное удовольствие. Его всегда будет не хватать, его всегда придется добиваться снова и снова.
- Вот что, - говорит Джин, потянувшись рукой к брюкам, лежащим на полу неаккуратной кучей. Из кармана он достает свои наручные часы. – Пятнадцать часов, да? Мы не должны потерять ни минуты. Я прокачу тебя по холмам, ты должен попробовать американские хот-доги, они не такие, как в Нью-Йорке, но все же…
- Ты должен поспать, - отвечает Каме, но в голосе у него нет прежней уверенности. Джин не отвечает, просто пристально смотрит на него, будто раздумывает, а потом целует. Они прижимаются друг к другу, зарываются руками в волосы и медленно ласкают друг друга языками – Джин кусает Каме за нижнюю губу, дожидается резкого вздоха и медленно отпускает. Они не сразу отстраняются друг от друга после поцелуя, и некоторое время просто не двигаются, соприкасаясь носами и дыша в унисон.
- Я не хочу спать. Когда я вернусь… - говорит Джин и откашливается, потому что голос срывается на последнем слове. – У нас так мало времени. Когда я вернусь домой, то смогу себе позволить спать рядом с тобой сколько угодно.

@темы: драббл, Акаме, fluff, PG-13

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

[Drabble]

Пара: НишиКато
Слово: вода

Ни стакана воды, ни порции карри, ни места в очереди, ни даже сигареты не дал бы Нишикидо Рё своему согруппнику Като Шигеаки по своей воле. Тем более что Шиге не курит и никогда ничего у него не просил, слава Богу! Но спустя какое-то время Нишикидо Рё столкнулся с неприятным феноменом: когда Шиге прижимает тебя к стене, удерживая между широко расставленных ног, и, глядя на тебя, безмолвно требует, то ему невозможно отказать.


Герои: Кояма, Накамару
Слово: лестница

Кояма ждет Накамару за дверью, набирая Шиге мейл о том, что он скоро будет. Он слышит, как Мару кричит: «Подожди меня на лестнице!», и спускается ниже, захлопывая телефон. Ожидание затягивается, спустя какое-то время стафф выключает свет на этаже, и он не сразу видит, что лицо Мару, спускающегося по лестнице, тоже будто погасло.
«Мы едем в тур по Азии», - говорит он безрадостно, и Кояма тут же начинает его поздравлять, и только после утренних новостей понимает, в чем было дело.

Герои: Кояма, Массу
Слово: лето

- Вы с Шиге хорошо отдохнули, да? – спрашивает Массу, откидываясь на траву и вытягивая ноги. – Жалко было возвращаться?
Кояма улыбается и закрывает глаза, когда солнечный зайчик попадает ему на лицо. Сразу обостряется слух и обоняние, он чувствует свежую траву под своей рукой, запах темпуры и негромкое мурлыканье Массу рядом.
- Нет, совсем нет, - отвечает он, открыв глаза и улыбаясь. – Дома всегда лучше.


Герои: Ямапи, Каме
Слово: лифт

Они застревают в лифте, когда едут домой со съёмок; после того, как Ямапи в сотый раз нажимает кнопку вызова диспетчера, Каме морщится и смиряется с мыслью, что они здесь надолго. Он собирался отдохнуть, он уже настроился на спокойный вечер, и дико разозлен тем, что его планы рушатся из-за сломанного лифта.
- Каме, - внезапно говорит Ямапи, и тот вздрагивает от неожиданности – иначе как Сюдзи-кун Ямапи его не называл. – Давай поговорим, раз уж мы…
Каме смотрит на его серьёзное лицо и с облегчением понимает, что можно больше не быть Сюдзи, отворачиваться и отвергать руку дружбы.


Пара: ТегоПи
Слово: розовый

- Десять шоколадок? – скептически кривит рот Рё. – И все в розовой обертке? Ха, да они все от одной девчонки, не обольщайся.
- Хотя бы от одной, - вяло огрызается Пи, приглаживая выжженные перекисью пряди. Нехорошая мысль закрадывается ему в голову: обертка на всех действительно одна и та же, так что…
- Ямашита-семпай! – раздается высокий голос новенького паренька – Такеши, Тегоши, как там его – а через минуту появляется он сам, сияющий как в свой День Рождения. – Вам же нравится? Такки-семпай сказал, что вы любите розовый, я очень старался.


Герои: Субару, Рё
Слово: сотовый телефон

Субару находит его в гримерке – включенный, с наполовину набранным текстом джей-веба на экране. Он осторожно оглядывается – Рё только что срочно вызвал менеджер, и он явно задержится надолго, а остальные куда-то ушли. Он осторожно берет теплый корпус в руки и читает, улыбаясь все больше с каждой строчкой. Вечером он очень удивлен и растерян, увидев запись, потому что она сухая и лаконичная, как всегда, а не как утренняя, где было написано, что «Субару-кун так редко улыбается, и от этого его улыбка еще ценнее».

Пара: Пин
Слово: цветы

- Розы? – нерешительно начинает Джин, оглядывая огромный ассортимент цветочного магазина. – Или, может быть, лилии?
- Фиалки, - бурчит Ямапи, не в силах скрыть свое недовольство – новая пассия Джина уже раздражает, хоть он её даже ни разу не видел.
- В конце концов, цветы – это так старомодно. Мысли шире, - небрежно говорит Ямапи и ликует, когда видит, что Джин вздыхает с облегчением. Но, тем не менее, не считает себя виноватым, когда свидание полностью расстраивается.

@темы: микро, Тегоши Юя, Аканиши Джин, Шигеаки Като, Шибутани Субару, Нишикидо Рё, Каменаши Казуя, Накамару Юичи, Ямашита Томохиса, G, PG-13, Кояма Кейичиро, Масуда Такахиса

---

[Drabble]

Пара: Канзаки Хирото/Цукиока Нао
Жанр: ангст
Категория: гет

Все когда-нибудь кончается.
Хирото понимает это особенно хорошо, когда смотрит на небо, будто эти слова написаны там – белым по голубому, в ослепительном солнечном свете.
Чтобы он, наконец-то, увидел их.
Чтобы понял, что они – верны. Как бы он не доказывал себе обратное.
В реке времени растворяется все. Даже такие сильные чувства, как любовь. Особенно такие сильные чувства, как любовь.
Хирото не хочет пускать эти слова внутрь, они слишком тяжелы и болезненны, а он должен держаться, работать, улыбаться, успевать быть работником, сыном, братом, другом, забывать быть Хирото и верить, что все будет хорошо. Но скоро держаться становится слишком трудно.
Он замечает это летом, стоя на набережной, когда до зимы, кажется, еще целая вечность. Вечная сигарета, вечный стаканчик с кофе, вечная фирменная бейсболка Юты – вечные ценности, и так трудно представить, что они когда-нибудь исчезнут. Хирото улыбается своим мыслям и пытается вспомнить, сколько осталось до Рождества.
Простой счет – он начинается в конце декабря и идет весь год – для него это так же привычно, как курить перед сном. С наступлением ночи Хирото мысленно отнимает единицу.
Он пытается сказать это вслух, открывает рот и выдыхает вместе с дымом: «До Рождества…»
В его голове цифры сменяют друг друга, словно играют с ним. Но это не те цифры.
Он забыл, сколько осталось до Рождества, мало того, он об этом не помнил уже какое-то время.
Время. Как давно он перестал считать?
«Хирото», - встревожено спрашивает Юта, заглядывая ему в глаза, - «ты что-то сказал про Рождество?»
Хирото пытается ответить хоть что-нибудь, но воздух застревает в горле. Тогда он опускает голову и кашляет.
- Ничего особенного, - отвечает он, наконец. – До Рождества я должен… разобраться со всем этим.
Юта хороший парень. Юта много раз советовал Хирото сменить работу, потому что он считал, что Хирото достоин большего. Юта улыбается и ободряюще хлопает его по плечу, считая, что понял все правильно.
Хирото думает, глядя на мелкую рябь, бегущую по поверхности воды, что бы сказал Юта, если бы узнал о счете дней, о мерцающем свете вдалеке, на одном из этажей высотного элитного здания, и о том, что он забыл считать дни до Рождества.
Наверное, он бы не стал улыбаться так широко, это точно.

Мечты не могут оставаться мечтами вечно.
Когда-нибудь они должны осуществиться. Вера – это то, что делает их осязаемыми.
Хирото тяжело работал, недосыпал, забывал есть днем, думая: «Потом, еще успею», путал дни и ночи, курил так много, что его мутило…
Все ради того, чтобы быть с ней вместе. Когда-нибудь он сможет посмотреть ей в глаза и сказать: «Я достоин тебя. Будь моей, пожалуйста».
Она заполнила пустоту в его сердце, он почувствовал себя нужным. Теперь даже в утреннем кофе он видел особенный смысл – новый день и новая чашка, на день меньше, чем было вчера, и сегодня он постарается сделать еще больше. Он думал, улыбаясь: «Я стану сильнее для нее».
Он не успел заметить, когда «Я стану сильнее для нее» превратилось в «Я стану сильнее».
Этим же летом Рен просит его пойти с ним в парк, потому что тот жить не может без своих тренировок, даже в воскресенье – и Хирото сам радуется, как мальчишка, доставая старую перчатку из кучи хлама, спрятанного глубоко в его старом шкафу.
Они кидают друг другу мяч, соревнуясь в дальности броска – Хирото с удивлением и тайной гордостью видит, что проигрывает, и воздух звенит от их радостных возгласов. Мимо проходят люди, останавливаясь на минутку, и проходят мимо, опасаясь, как бы их не задел мяч. Трое праздных школьников подбадривают их криками, один из них ловит мяч, прилетевший в их сторону, и приносит его, глядя на Хирото с тайной надеждой в глазах. Хирото отдает ему перчатку и отходит в сторону, заняв место наблюдателя.
Он давно не чувствовал себя таким счастливым.
Недалеко от него стоит пара – молодая мама с маленькой девочкой, держащей в своей маленькой ладошке ленточку воздушного шара. Хирото с удовольствием смотрит на нее. В ее круглых глаза, неотрывно следящих за игрой – восторженное внимание, желание не пропустить ни секунды. Она так увлеклась, что открыла рот в изумлении, и не замечает, что ладошка постепенно начинает разжиматься…
Хирото не видит, как это произошло – он следит за Реном и оглядывается, только услышав пронзительный детский плач. Он стремительно оборачивается – рука девочки тянется в небо, за улетающим шариком, но уже поздно. Ни пухлые детские ручки, ни тонкая изящная рука молодой мамы не могут достать беглеца, который так проворно вырвался на свободу.
Привлеченные плачем мальчишки, задрав головы, безотрывно смотрят в небо, и совсем забывают о мяче. Девочка плачет так, как умеют только дети – горько и безнадежно, и Хирото хочется закрыть уши, только бы не слышать этого.
Он не может оторвать взгляда от розового шарика в синем вечернем небе – тот стремится вверх, еще выше, медленно и плавно, будто не смея поверить своей свободе. Потом его подхватывает ветром, и он кружится, летит еще быстрее. И постепенно пропадает из виду.
Когда Хирото вспоминает то, о чем он мечтал, перед глазами у него стоит эта картина – шар, который не сумела удержать слишком слабая, слишком незрелая рука.

Хирото забывает ее лицо.
Он помнит множество мелочей: наклон ее головы – смущенный и милый, то, как она плавным жестом поправляет волосы, как надувает губы. Помнит смех и обиженные интонации в голосе, но черты лица в его памяти размываются, сливаются с другими, и он уже не уверен, что в его памяти осталось от Нао, а что он додумал сам.
Перед сном он вспоминает все их разговоры о будущем, и голос Нао ясно звучит в его голове, но странное дело – пытаясь воссоздать в памяти тепло ее объятий или запах духов, он терпит поражение и пугается этому. Ночами он идет дальше, и пытается вспомнить, как отзывалось его тело на ее невинные ласки. Но память тела – слишком недолговечна, стирается, если ее не обновлять новым опытом, и Хирото оставляет попытки.
Дело близится к зиме, Хирото пытается бороться с чувством пустоты, от которого он отвык, что-то делать, вспоминать и говорить об этом чаще. Но обманывать себя невозможно, так что в конце концов, он разрешает себе просто ни о чем не думать.
Дело к зиме, и, наверное, поэтому Хирото почти всегда холодно. Он выкуривает две пачки сигарет в день, согревая пальцы, успокаивая невесть откуда взявшуюся нервозность, заполняя легкие дымом, чтобы не чувствовать разрывающую изнутри пустоту.

@темы: драббл, angst, дорама, гет, Каменаши Казуя, G

---

[Drabble]

Пара: РёПи
Жанр: PWP
Написано для Рене в качестве иллюстрации к коллажу.

Совсем рядом бряцает пряжка ремня, и Пи поднимает голову, прислушиваясь. За коротким бряцаньем слышится шуршание мягкой ткани, а через мгновение – облегченный выдох, и, услышав его, Ямапи непроизвольно вздыхает сам.
- Ты скоро? – негромко окликает его Нишикидо, выйдя из-за ширмы, и Ямапи понимает, что все еще стоит в расстегнутых джинсах. Спохватившись, он снимает с вешалки жилет, поправляет кулон и продевает ремень в шлевки, а снаружи тем временем слышится негромкий мелодичный свист.
- Видел, что тебе принесли, - внезапно прервавшись, хмыкает Рё. – До неприличия дорогие шмотки. Как будто не все джинсы выглядят одинаково. Ну, почти.
- Как будто ты не знаешь разницы, - отвечает Ямапи, застегивая пуговицы. – Настоящие джинсы сидят гораздо, гораздо лучше. И ты в них выглядишь…
- Айдолом? – смеется Рё, и Ямапи сердится, потому что он хочет видеть, а не слышать улыбку в его голосе. – Да фигня. Какая разница, в чем я сейчас. Хотя…
Пауза затягивается, и Ямапи выходит из-за ширмы, поправляет ремень, и, одергивая футболку, поднимает голову.
Рё стоит, изогнувшись, глядя прямо в зеркало перед собой, как на фотосессии. Его обычно смеющиеся губы надуты, а одна рука поднята вверх, обнажая черные волосы в подмышке. Взгляд Пи скользит по обнаженному торсу, по выпирающим ребрам, по цепочке, которая, как он знал – ох, как хорошо он знал! – обычно собираться в ямке между ключиц, по изогнутой талии…
- You look hot, - говорит он, отводя взгляд, маскируя за английской фразой смущение и вспышку острого желания.
Рё довольно смеется и опускает руку.
- Давно мне такого не говорили, - задумчиво тянет он. – Думаешь, фанаткам это понравится?
Пи уже открывает рот, чтобы ответить что-нибудь ехидное, но Рё делает то, что заставляет его забыть все слова - закусывает губу, улыбается и смотрит на него с вызовом, и Пи не может этого выдержать.
Быстро оглянувшись, он хватает Рё за руку и вталкивает за ширму, прижимает к стене, наслаждаясь изумленным выражением лица, которое спустя мгновение меняется на понимающее. Ямапи прижимается к нему всем телом, ставит локти на стену, по обе стороны от головы Рё и тянется к нему губами.
- Насчет твоего вопроса, - говорит он глухим шепотом, почти касаясь губ Рё. – Да, им это понравится.
Зрачки Рё расширяются, и грудь начинает вздыматься от жарких и частых вздохов. Пи ставит свое колено между ног Рё, чтобы теперь он точно не ускользнул, но это излишне, потому что Рё начинает медленно тереться о ногу Пи, глядя ему прямо в глаза.
- К черту фанаток, - выдыхает Рё дрожащим от возбуждения голосом. – Мне кажется… лучше, потом я надену другие джинсы.

@темы: драббл, РёПи, R

---

[Drabble]

Пара: Акаме
Тема: ревность Джина к актерам Яманаде
Написано для vi-sense

Джин, прижавшийся щекой к колену Каме – острому, беззащитно выглядывающему в прорехи модных джинсов, вздрагивает, когда звонит телефон. Он поднимает голову в немом вопросе – челка падает на глаза, и пока он трясет головой, пытаясь смахнуть длинные пряди, Каме открывает телефон. Отсюда Джин не видит его глаз, только рот, медленно расплывающийся в неловкой, ласковой улыбке.
- Кто это? – спрашивает Джин и задумчиво проводит по голому колену губами. Они сухие и чуть шершавые, и Каме сразу вздрагивает от неожиданности.
- Сейширо, - отвечает он, усмехаясь, и сразу начинает писать ответ. Джин молчит: ему не нравятся слишком нежные интонации в голосе Каме и то, как он быстро отвлекся на телефон. Он переживает очень неприятную минуту, когда в голову приходит мысль о том, что Сейширо – это тот балетный танцор, он вполне мог перепутать, но вспоминает один из редких рассказов Каме о съемках и успокаивается.
- Обещал завтра принести модель самолета, - говорит Каме, захлопнув телефон. Потом пару секунд молчит, раздумывая, и тихо смеется, - У меня был бы такой сын.
- Тебе разве хочется детей? – говорит Джин чуть резче, чем бы ему хотелось. Нитки, которые он от скуки вытягивал из джинсов, туго, до боли намотаны на палец, но он даже не морщится. – Для этого сначала нужно жениться.
- Нет, - говорит Каме, и даже в лице меняется – смотрит сквозь Джина, улыбаясь чему-то своему, вдыхает поглубже и начинает возбужденно говорить, бурно жестикулируя, - не нужно. Если бы я мог, то я бы не женился, просто у нас… меня был бы сын… так можно, просто сейчас нельзя… понимаешь?
Он смотрит на Джина так, будто ждет, что тот поможет ему – слова застряли в горле, и пусть он читает их во взгляде. Но Джин не смотрит ему в глаза. Он больше занят выпутыванием пальца – тот покраснел и немного распух, и попытками заглушить ревность к той, о ком Каме думает сейчас. Ей принадлежат мысли Каме, вызывающие такой сумасшедший блеск. Он его помнит, все еще помнит.
- Рано тебе думать о детях, – бросает Джин, резко вставая, и направляясь к выходу. Он кричит из кухни «Тебе взять пива?» и не может видеть, как Каме, с застывшей усмешкой на лице, смотрит в одну точку, как он всегда делает, когда пытается справиться с сильным потрясением.

@темы: драббл, Акаме, G

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра