Название: In two minds
Пара: Джин/Каме, Джин/ОЖП
Жанр: AU, ангст
Рейтинг: R
Написано для Баккара-феста.
читать дальшеВечер, отпугнутый городскими огнями, приходит осторожно и незаметно.
Первой на это обращает внимание Мияко: наклонившись, она пытается прочитать на этикетке вина французский текст под дружный смех Джина и Каме, но щурится и подносит бутылку ближе.
- Я и не заметила, что так быстро стемнело! – говорит она, улыбаясь, и тут же забывая про вино. – Еще немного и мы бы опоздали, да, Джин?
- Ни в коем случае, - улыбается он, не замечая брошенного на него взгляда Каме. – Если бы я забыл, то на что нам Каме? Он точен, как хронометр.
- А, вот почему ты так легко согласился на то, чтобы я его пригласила? – смеется Мияко, прикрывая рот маленькой ладошкой. – Похоже на тебя, очень.
Каме пытается выглядеть обиженным, но веселит их еще больше. Они начинают смеяться втроем, поглядывая друг на друга, пытаясь удержать в руках бокалы с вином и не расплескать в порыве веселья. Мияко закрывает глаза, когда смеется, Джин хорошо это знает. У него есть пара секунд, чтобы незаметно улыбнуться Каме и получить тайную улыбку в ответ.
- И все же, Джин, уже семь? – говорит Мияко неожиданно озабоченным тоном, постукивая по бокалу длинными ногтями. Смотрит на наручные часы и хмурится. – Я даже еще не одета.
- Тогда я тебя подожду, - отвечает Джин, откидываясь на диван. Каме сидит в кресле напротив: напряженный, с прямой спиной, будто ученик в кабинете директора. Джин смотрит на него искоса, но ничего не произносит, хотя слова так и просятся на язык.
- Дайте мне десять минут, мальчики, - говорит Мияко со смехом и поднимается с дивана, пошатнувшись на минуту. – Я буду готова быстрее, чем вы соскучитесь.
Она уходит в спальню, оставляя их одних. Едва за ней закрывается дверь, Каме едва слышно выдыхает, а Джин улыбается.
- Не стоит так нервничать, - говорит он мягко. – Даже если она уже немного пьяна, то все равно может заметить.
- Я паршиво себя чувствую, - отвечает Каме угрюмо. Опускает голову и царапает ногтем ручку кресла, убирает с лица упавшие волосы. – Как будто мы ребенка обманываем.
- Мияко не ребенок, она взрослая женщина, и… черт, Казу, мы сто раз говорили об этом, зачем ты опять?
- Ладно, хорошо, просто…
- Просто успокойся, ладно?
- Ты обещал ей сказать.
- Не сейчас же.
Воцаряется молчание, во время которого Джин замечает, как потемнело на улице. Он думает, зажечь ли торшер, а потом решает, что не стоит, раз они сейчас уезжают. В темноте глаза Каме сверкают, как у кота, и Джин улыбается, глядя на него.
- Она будет присылать тебе мейлы по десять раз в день, - начинает Джин шутливым тоном. – С фотографиями пляжей, цветов и симпатичных девушек.
- Хм, - отвечает Каме. – Пусть лучше тебе.
- Так было, пока мы не поженились, - смеется Джин и понижает голос. – Теперь она думает, что у меня много работы.
- Как будто я бездельник, - фыркает Каме недовольно, но по его глазам видно, что он опять расслабился.
- Она считает бездельниками всех студентов. Наверное, вспоминает, как училась сама.
Они тихо смеются, прикрывая губы руками, и смотрят друг на друга. Джин с облегчением смотрит на то, как вспыхивают искорки смеха в прищуренных глазах Каме и еле удерживается от желания подойти и обнять его. Но ограничивается только взглядом.
Хлопает дверь спальни и в гостиную выходит Мияко, одетая в дорожное платье и плащ.
- Джин, твой пиджак, - говорит она рассеянно, протягивая его мужу. – Ты не видел мой зонт?
- Лежит на своем месте, как обычно, - отвечает Джин, одеваясь. Каме встает с кресла, засовывает руки в задние карманы джинсов и внимательно следит за ними. Мияко оглядывается по сторонам, шевелит губами в попытках припомнить все, что забыла, но потом поднимает глаза на Джина.
- Можешь отнести чемодан в машину, а я соберу сумочку, - Джин закатывает глаза и получает шутливый удар по руке. – Это дело пяти минут!
- В случае с женщинами умножай на три, - говорит Каме ехидно и проходит к двери, где на полу лежит его сумка на длинном ремне. Они нечаянно сталкиваются с Джином, задевают друг друга локтями и вздрагивают от неожиданности. Каме тут же отворачивается от него, а Джин спешит выйти из квартиры.
Он ждет их в машине, включив зажигание и надеясь успеть докурить сигарету. Вечерний ветер быстро уносит дым, холодит щеки и руки Джина, запускает холод в салон, поэтому он торопится. Потушив сигарету, он поднимает голову и видит в зеркале заднего вида Мияко и Каме, идущих по парковке.
- Поехали, - говорит он, когда все на своих местах – Мияко на заднем сиденье, Каме спереди, а чемодан – в багажнике. Джин трогается с места и аккуратно выезжает с парковки на дорогу.
До аэропорта они едут молча, устав от смеха и разговоров. Джин следит за дорогой, отмеряет про себя время, боясь опоздать. Мияко начинает нервничать и поглядывать на часы, когда они застревают в пробке на мосту. Джин постукивает пальцами по рулю, а Каме пытается незаметно размять затекшую шею.
И, несмотря на все, они успевают вовремя.
- Удачи, - говорит Джин, целуя Мияко в щеку. Когда он отстраняется, к ней подходит Каме и мягко прикасается губами ко второй. Мияко смеется и пытается обнять их обеих одновременно.
- Все женщины в этом зале мне завидуют. Мой самый лучший на свете муж и мой лучший друг, - говорит она. Отпускает Каме и вопросительно на него смотрит.
- Каме, ты не мог бы…
- Конечно, - тут же отвечает он и быстро отходит к автомату с напитками.
Мияко поворачивается к Джину и вздыхает.
- Давно я тебя не оставляла так надолго.
Ее взгляд становится серьезнее, пристальнее, будто она хочет запомнить Джина надолго.
Он берет ее за руку и крепко сжимает.
- Всего неделя. Отдохнешь от меня…
Мияко улыбается, но лицо у нее невеселое.
- Говоришь глупости. Буду рассказывать о тебе маме с папой, соскучусь уже в первый же вечер.
- Передавай мой поклон Куроки-сан и остальным, - спохватывается Джин.
- Хорошо, - отвечает Мияко, вздыхая. Пальцы ее блуждают по пиджаку Джина – хватаются за пуговицы, скользят по рукавам. Внезапно, рядом раздается грохочущий звук, они оба оборачиваются и видят Каме, который помогает встать старушке, упавшей у автомата.
- Это все моя вина! – слышит Джин расстроенный голос Каме. – Тысяча извинений!..
- Осторожнее! – говорит Джин громко, слишком громко, чтобы это можно было считать приличным. Каме поднимает голову, улыбается, и продолжает подавать обаа-сан коробки, выпавшие из ее сумки.
Джин некоторое время наблюдает за ним, а потом, спохватившись, опускает взгляд и видит поднятое лицо Мияко со странным, испуганным взглядом, обращенным к нему. Она поджимает губы и молчит, и Джин чувствует, как крепче стала хватка ее пальцев в том месте, где она держится за его пиджак.
- Что с тобой? – спрашивает Джин, отмечая неприятное сосущее чувство под ложечкой.
- Ничего, - отвечает Мияко задумчиво. Берет лицо Джина в ладони, пристально всматривается ему прямо в глаза. Поднимается на цыпочках и легко целует в губы. Джин даже не успевает ответить, а она уже отстраняется.
- Пообещай, что будешь скучать, - говорит она, отходя, хватаясь за ручку чемодана. Застегивает плащ и убирает прядь с лица. Джин одергивает пиджак.
- Конечно, - говорит он. – Конечно, буду скучать.
- И езжай домой сразу, - строгий тон Мияко удается не очень хорошо. – Тебе нужно отдохнуть.
- Я подвезу Каме и сразу поеду, - говорит Джин, пытаясь звучать убедительно.
- Хорошо, - отвечает Мияко, будто погаснув после его слов.
Она посылает ему воздушный поцелуй, прежде чем уйти на посадку.
Когда стук ее каблуков смолкает за поворотом, Джин поворачивается к автомату с напитками. Каме стоит там, в своей излюбленной позе – устроив ладони в задние карманы джинсов и широко расставив ноги. Они смотрят друг на друга с минуту, а потом, не сговариваясь, идут в сторону выхода.
Так получается, что Джин пропускает Каме в дверях вперед. Когда они подходят к машине, у Каме раздосадованное лицо, но оно быстро становится расслабленным и задумчивым. Он садится на переднее сиденье и пристегивается, пока Джин трогается с места.
- Куда сегодня? – спрашивает он сумрачным тоном. В полумраке звук его голоса кажется нереальным.
- Я не собираюсь отвозить тебя домой, чтобы ты знал, - отвечает Джин глухо.
- Я на это и рассчитывал, - почти шепчет Каме и кладет свою ладонь на руку Джина, лежащую у него на колене.
Когда они останавливаются на перекрестке – абсолютно пустом, так что даже ни одной машины не стоит на встречной, а в зеркале заднего вида – ровная дорога, Каме наклоняется к Джину и они целуются, сжимая руки друг друга.
В гостиницу они приезжают, когда время ужина уже миновало, так что решают не тратить время на еду.
Джин всегда выбирает маленькие, европейского образца гостиницы, где не будут обращать внимания на то, кто вы и с кем, если ведете себя как следует. Он платит за номер кредиткой, а Каме тем временем стоит в отдалении. Администратор у стойки улыбается ослепительной дежурной улыбкой, но от Джина не скрывается то, как он кидает удивленный взгляд на Каме. Свое раздражение Джин выражает только тем, что, получив карточку от номера, делает вид, что забывает поблагодарить, поворачивается и идет по направлению к лестнице. Каме молча, чуть поодаль следует за ним. Раздражение клокочет внутри, Джин сжимает карточку в руке и еле удерживается, чтобы не треснуть кулаком по стене, обклеенной обоями в мелкий цветочек.
Едва они поднимаются на этаж, как Каме, оглянувшись по сторонам, берет Джина за руку.
- Успокойся. Они еще больше будут смотреть на нас, если ты будешь злиться.
- Пошли они, - резко отвечает Джин, тянет Каме на себя и целует. Каме тут же отстраняется.
- Черт, а если бы кто-нибудь…
- Если бы, - ворчит Джин, подходя к двери, и открывает ее. Заходит в номер, оглядывается и садится на огромную кровать. Каме нерешительно замирает в дверях. Свет, идущий из коридора, обрисовывает его силуэт – наклон головы к плечу, острые плечи, плавный переход из талии в бедра… Джин чувствует, как сдавливает в груди, как сердце разбухает, и вздыхает, чтобы стало легче.
- Почему стоишь? – спрашивает он мягко. – Все еще сомневаешься?
Каме издает сдавленный смешок и заходит, закрывая за собою дверь. Они остаются в темноте.
- Теперь мне уже не в чем сомневаться. И терять тоже.
- И я так думаю.
Джин откидывается назад, ожидая, что Каме подойдет к нему ближе, но тот оглядывается по сторонам, и снимает сумку, запутываясь волосами в длинной ручке.
- Я в душ, - говорит он, не глядя на Джина, и уходит вглубь номера.
Джин остается один и сразу чувствует себя неуютно. Тишина всегда действует на него угнетающе, и чтобы избавиться от нее, он подходит к окну.
Окна здесь огромные, не во всю стену, но больше, чем стандартные, особенно для Японии. Джин думает о гостиницах Милана, Вероны, Эдинбурга и вздыхает. Он не чувствует себя японцем, его угнетает необходимость подчиняться, втискивать себя в рамки. Он не может быть таким, сама природа распорядилась так, что он выше многих своих знакомых и выглядит гайдзином. Как он может втиснуться в социальные нормы, если даже рубашки японских фирм ему малы?
Он хотел подчиниться. Учился, работал во время учебы, но бросил учебу. Работал в фирме, уволился, стал рассыльным, поднялся до своего нынешнего статуса и теперь мог позволить себе жениться. Он нашел женщину, с которой, как ему казалось, он хочет быть всю жизнь. Он был с ней счастлив, мечтал о детях, любил ее родных и друзей…
Никто не виноват, что он так и не смог.
Шум города под его ногами двигается вместе со стремительными мыслями. Джин не слышит, как открылась дверь ванной, но в стекле отражается свет, и он оборачивается, чтобы увидеть Каме, закутанного в халат.
Мокрого и по непонятной причине смущенного.
Он переминается с ноги на ногу, и опускает голову. Огромный халат на нем, худом, почти висит, и держится только благодаря поясу. Джин подходит ближе, совсем близко, осторожно берет его за подбородок и поднимает голову вверх.
На него смотрят серьезные, блестящие глаза. Губы Каме приоткрыты в ожидании, но Джин видит, что на них застыли слова.
- Что с тобой? – спрашивает он, приблизившись к лицу Каме. – Такой странный, нервный и все время молчишь…
- Мне еще никогда не было так стыдно, как сегодня, - шепотом отвечает Каме и, подавшись, вперед, целует Джина.
Его руки и губы действуют слаженно, торопливо – пока он целует Джина, дразня его языком, руки стягивают с плеч пиджак, расстегивают рубашку, пуговицу за пуговицей, жадно ощупывают подтянутый живот. Джин не торопиться, он неторопливо развязывает узел халата, зная, что это заставит Каме хотеть еще большего, разрывает поцелуй и спускается на шею, медленно и основательно целуя ее сверху вниз. Каме прижимает его к себе ближе, забыв про одежду; халат спадает с его плеч и, по мнению, Джина, очень вовремя, так как облегчает задачу.
- Постой, - говорит Каме, хрипло и быстро дыша. – Давай… ляжем.
Кривая улыбка и горящие глаза его только красят, а то, как он подходит к кровати, одним движением убирает покрывало и скидывает халат с себя, срывает у Джина все предохранители в мозгу. Он уже возбужден, с момента, как увидел Каме, выходящего из душа, но сейчас возбуждение просто невероятное, до такой степени, что трудно удержаться на ногах.
И он решает, что не стоит себя пересиливать. Он падает на кровать, чуть не прижав Каме собою, и разом стягивает с себя брюки и белье. Залезая под одеяло, он накрывает своим телом Каме и ловко стягивает с себя носки. Каме, почувствовав это, смущенно усмехается.
- Ну ты и умелец, - говорит он, обнимая его за плечи и притягивая ближе.
Джин смущен, и ему не нравится, что Каме так говорит, он не хочет думать об этом, потому что в голову сразу лезет все, что было до него, множество женщин, лиц которых он уже не помнит, города, отели, лав отели, кафе и бары – места для грязной ночной охоты. О жене он не думает.
- Умолкни, - отвечает Джин и сам же исполняет свой приказ – целует Каме еще раз, устраиваясь между его ногами.
Каме более практичен, чем он, поэтому когда Джин открывает рот, вспомнив что-то очень важное, Каме со смущенной ухмылкой достает из своей сумки смазку и презервативы. Джин опять чувствует себя неловко, большей частью потому, что напоминает себе подростка, который в любовной горячке совершенно забыл о защите.
- Ты красный, как идиот, - усмехается Каме, протягивая ему квадратный пакетик. – Мне кажется, что я лишаю тебя девственности.
- Еще смеешь что-то острить на эту тему? – спрашивает Джин. Его смущает все, и даже Каме, который считает совершенно нормальным смотреть на то, как Джин готовится.
- Хватит острот на сегодня, - говорит Каме неожиданно серьезно, и Джин благодарен ему за это. Каме подается вперед, закрывает глаза и начинает дышать глубже, когда Джин медленно входит в него. Они находят свой ритм, и Каме закусывает губу, обнимает Джина крепче и обхватывает бедра ногами, чтобы стать ближе, еще ближе, чтобы пытаться сплавиться вместе. Джин любит это больше всего, даже больше банального физического удовольствия – то, как они прижимаются друг к другу всей кожей, и двигаются одновременно, и вздыхают один за другим. Это совсем не то, что с Мияко, внезапно мелькает в сознании Джина. Мияко смеялась даже тогда, когда его руки скользили по ее груди, вздрагивала от ощущений, извивалась и хихикала от щекотки, смущенно улыбалась, когда Джин говорил ей на ухо горячечный бред, и не оставалась в долгу. Они были как подростки – беспечные и легкомысленные, но с Каме все было слишком серьезно. Будто бы они занимались любовью первый и последний раз – и Джину всегда казалось, что так может быть, поэтому каждое движение, каждый вздох и поцелуй был слишком сильным, чтобы его можно было выдержать.
И они не выдерживают, последний раз прижимаясь друг к другу особенно сильно. Джин кончает, задыхаясь, сжимает член Каме и краем сознания отмечает, что он тоже достиг предела.
Они лежат так минуту, час, вечность. Каме поднимается первым. Сначала он открывает глаза, приподнимается над Джином и минуту смотрит на него, отводя пряди от лица. Джин нехотя открывает глаза.
- Я в душ, - говорит Каме, но его голос звучит неуверенно и чуть-чуть виновато.
- Нет, - говорит Джин, притягивая его голову ближе. – Ты теплый и я никуда тебя не пущу.
- Эгоист, - ворчит Каме, но подчиняется, и некоторое время они лежат в молчании.
- Как мне это надоело, - внезапно говорит Каме, и Джин сразу открывает глаза. – Отели, квартиры, рестораны… Мне не нравится обманывать, тем более что я люблю Мияко. Нам надо с ней поговорить.
- Да, нужно… - говорит Джин, и опять чувствует себя виноватым.
- Ты обещал уже две недели, Джин, - говорит Каме твердо. – А надо было сказать с самого начала. Но ты молчишь.
Джин ничего не отвечает, только утыкается лицом в подушку и пытается дышать ровно. Он не говорит Каме, что боится этого разговора больше всего на свете, что не может найти в себе сил, сказать в лицо самой лучшей женщине на свете, что он любит ее лучшего друга.
И, да, лучший друг об этом даже не знает.
Джин вообще боится серьезных разговоров, вот в чем дело.
Каме, не дождавшись ответа, поднимается с кровати и идет в душ обнаженный. Джин провожает его взглядом, любуется, как блики от фонарей скользят по его обнаженной спине, и вздыхает, когда он скрывается за дверью ванной.
Когда начинает шуметь вода, Джин встает с кровати, поднимает халат, закутывается в него и подходит к окну.
Определенно, шум города наводит его на нужные мысли.
Джин размышляет о том, как лучше все устроить. Каме прав, медлить нельзя, его семейная жизнь держится только на усилиях Мияко, он не может играть роль примерного супруга. Постоянно задерживается на работе, вносит предложения в расширение бизнеса, на днях Ватанабе-сан сказал, что подумает над тем помещением для бара на Омотесандо, и это значит, что он будет завален работой по уши…
Все, чтобы не появляться дома и не думать о Каме. Но с мыслями бороться гораздо труднее, чем с поступками. Он думает о Каме слишком часто, даже когда причин на это нет. Просто мысли о том, что в полдень у студента факультета китайской литературы заканчиваются занятия, и он идет обедать, или, видя, парня в футболке Роллинг Стоунс, расплывается в глупой ухмылке, потому что в голове сразу начинает звучать первые аккорды «I can’t get no», которую Каме постоянно напевает в задумчивости. Сначала это бесило, потом пугало, а потом Джин посмотрел правде в глаза.
Он не виноват, что не смог удержаться.
Это не просто каприз, не увлеченность, не глупое любопытство или похоть. Похоть не заставляет людей, состоящих в счастливом браке, по вечерам бороться с желанием оставить жену и ехать на другой конец города и сидеть в тесной квартирке, состоящей из одной комнаты, заваленной книгами, дисками и проводами. Жевать пиццу и слушать, как Каме нараспев учит китайские стихи, как произносит эти странные мяукающие звуки, и смотреть, как кадык дергается на его тощей шее.
Это не похоть. Джин боится говорить, боится думать, но когда-нибудь он должен перестать бояться и решиться, наконец.
Потому что у него есть то, ради чего стоит решиться.
Последняя неделя, а потом… Будь что будет.
Джин садится на кровать и ждет, когда откроется дверь ванной.
Каме выходит во втором халате и с полотенцем на голове. Видя задумчивого Джина он подходит ближе и встает между его расставленных ног.
- Я решил, - говорит Джин. – Не буду ей звонить, просто… съеду. А когда приедет, тогда все скажу.
Каме прижимается к нему ближе и кладет руки на плечи. Джин крепко обнимает его за талию и вздыхает.
- Это будет… правильно, Джин, - говорит Каме. – Правда, мне кажется, что она будет нас ненавидеть.
Джин не говорит, что эта мысль преследует его постоянно, стучит в голове до боли и не дает спать ночью.
Каме настаивает, что останется ночевать в номере. Он не хочет, чтобы Джин отвозил его домой, потому что ему надо спать, а утром ехать на работу, очень рано – договариваться с поставщиками, и в этом Каме упрям так же, как Мияко, потому что готов до последнего ругаться с Джином ради его благополучия. В конце концов, Джин уступает. Он спускается вниз, кинув взгляд на сонного администратора, и замечает запах кофе, которым, кажется, наполнен весь вестибюль.
Садясь в машину, Джин дрожит – за ночь похолодало, и теперь ему не очень уютно в пиджаке из тонкой шерсти. Он включает обогреватель и закрывает окна в машине.
Выруливая на трассу, Джин понимает, что не хочет ехать домой. Он пытается представить тихие, темные комнаты, без Мияко, без ее звонкого голоса, только он и его чувство вины, и еще то, как он скучает по Каме...
Джин внезапно сворачивает с дороги, увидев светящуюся вывеску бара. Наверное, сегодня походящий вечер, чтобы немного выпить, пока он один, и даже мысль о завтрашней работе его не очень заботит. В конце концов, он едет договариваться с поставщиками вин, и всегда можно списать на то, что он уже был у кого-то еще.
Он заходит в темное и полупустое помещение, и замечает, как взгляды немногочисленных посетителей сразу обращаются к нему. Выглядит он не странно, просто слишком дорого для этого бара средней руки, но любопытство быстро гаснет и взгляды рассеиваются. Люди возвращаются к своим стаканам и разговорам.
На эстраде пианист играет что-то джазовое и заунывное. Он курит сигару и от едкого дыма, заполнившего все помещение бара, у Джина слезятся глаза. Он садится на высокий стул и закатывает рукава.
- Виски, - говорит он бармену глухо. – Двойной.
Бармен, на вид суровый и молчаливый, сразу исчезает и через минуту материализуется со стаканом. Джин отмечает выверенность и четкость его движений, стройную и упорядоченную батарею бутылок за спиной, в которых отражаются лица, и даже то, что его полотенце безукоризненно чистое.
- Хорошо у вас идет дело, - говорит Джин и кивает головой, чтобы бармен понял, что он имеет в виду. – Вентиляцию можно бы и улучшить и виски, да, в виски чуть больше льда.
- Господин знаток своего дела? – холодно и вежливо отзывается бармен.
Джин мотает головой, делая еще один глоток.
- У меня два бара в Роппонги, - говорит он. – Один будет на Омотесандо. Они не такие как этот, дорогие, для золотой молодежи. Туда кто захочешь не попадет. Шотландское виски, французские и итальянские вина. Сакэ пьют только те, кто совсем пьян – этим уже все равно. Живая музыка, и певица с отвратительным характером. Думаю ее уволить, за такую цену найдутся талантливее и сговорчивее. На самом деле у нас замечательно. Приходи, когда будет выходной, расслабься. Ты можешь себе это позволить, хоть раз.
Джин делает глоток и рассматривает, как тают кубики в стакане.
- Я там со своей женой познакомился. Знаешь, нынешних богатых дочек? Не хотят работать, учиться, только ходят по барам и цепляют себе богатых мужей. Те еще штучки. Я бы сам на них клюнул, если бы не видел со стороны. Ну вот. Я сидел в баре и ждал Ватанабэ-сан – это мой партнер, а тогда еще начальник. Смотрел от нечего делать на посетителей. Они втроем сидели рядом, пили мартини и трещали как сороки. Кроме глубокого декольте ничего в них хорошего не было. И тут одна из них снимает оливку со шпажки и отправляет ее в рот. Представь? Так быстро, чтобы никто не заметил. Я аж поперхнулся. Такие девушки себе подобных вещей не позволяют. А она прожевала с удовольствием, даже глаза зажмурила, улыбнулась хитро и продолжила щебетать как ни в чем не бывало. А я уже не мог от нее глаз оторвать. Потом познакомился, и оказалось, что она первый раз в таком баре, потому что не может себе позволить себе такие кутежи. За нее подруги платили.
Бармен подливает виски в пустующий стакан Джина и молчит, смотрит так внимательно, будто боится пропустить.
- Она самая лучшая женщина в мире, - продолжает Джин. – У нее самые лучшие друзья во всем мире. Вокруг нее постоянно увивались парни, студенты с ее факультета, даже когда мы поженились. Я не ревновал, потому что… Глупо же. Она же моя, мы же любим друг друга. А потом появился Казуя. Я познакомился с ним и не успел понять, как так случилось, что он уже приходит к нам ужинать. Готовил он, кстати, Мияко совсем не умеет. Я уже насторожился, и приготовился ему пригрозить, как он сам сказал, что ничего он такого не хотел и Мияко только обо мне и говорит. И оказался классным парнем! Помогал мне пару раз, когда я договаривался о делах с китайцами. И вообще… Он для своих лет умный. Китайский же не всякий может учить. И он столько знает. Я же не виноват… Я же не виноват, что не смог удержаться.
- Еще виски, - решительно говорит бармен и ставит бутылку на стол. Пианист пробегает пальцами по клавишам, дожидается, пока затухнет последний звук и встает со своего стула, скрипнув им напоследок. Его рабочий день пришел к концу.
У Джина кружится голова так сильно, что он опускает голову на руки и некоторое время сидит так, почти не дыша.
В доме непривычно тихо, и слабый утренний свет пробивается сквозь шторы. Джин заходит в прихожую, скидывает обувь как попало, и проходит в комнату, снимая пиджак по пути. В голове гудит, он чувствует себя паршиво, и его единственное желание сейчас – спать, спать, спать. Он размышляет, хватит ли ему пару часов и холодного душа, чтобы относительно адекватно вести себя первую половину дня, как посторонний звук заставляет его насторожиться.
В пустом доме кто-то есть.
Джин замирает, так и не расстегнув пуговицу на рубашке. И прислушивается снова. Звук определенно шел из гостиной, так что он медленно и тихо направляется туда. Мысль об ограблении посещает его, но прежде чем он успевает ее додумать, его взгляду открывается диван, на котором сидит Мияко.
В том виде, котором он оставил ее несколько часов назад, в дорожном платье и плаще, разве что лицо более усталое и грустное. Она сидит, сложив руки на коленях, и внимательно смотрит ему прямо в глаза.
- Что случилось? – спрашивает он, сглотнув. – Ты здесь… рейс отменили?
Миллионы нелепых причин проносятся у него в голове, но когда Мияко грустно улыбается, он откуда-то понимает, что она все знает теперь.
И не нужно ничего объяснять.
- Ты был с Казуей, да, Джин? – спрашивает она и, не дожидаясь ответа, продолжает, - я зашла за угол и видела, как вы вместе пошли в машину. Потом обменяла билет на деньги, и вернулась домой. Я знала, что вы туда не поедете, и приготовилась ждать тебя. Я думала, ты приедешь ночью, но ты пришел так поздно… И пьяный, - добавляет она с горечью.
Джин молчит и пытается придумать достойный ответ, но судя по лицу Мияко, она не ждет его слов.
- Я давно подозревала тебя, Джин. Сначала не могла поверить, что это правда, потом начала наблюдать, спрашивать тебя… Ты даже не замечаешь, как выдаешь себя, совершенно не умеешь врать. И я все думала, все ждала: когда же ты мне, наконец, скажешь? И Казуя… От него я тоже ждала слов, но он хотя бы отдалился от меня в последнее время - видимо, чувствовал себя виноватым. Мы не были близки уже так долго, Джин и ты думаешь, я бы не поняла?
Он садится на пол рядом с ее коленями и опускает голову. Он хочет, чтобы ему было что ответить на этот поток холодных, больных, справедливых, слов, но находится только:
- Прости меня, я… хотел тебе сказать. После того, как ты приедешь.
Мияко молчит, и Джин не хочет смотреть ей в глаза.
- Я думал, что это пройдет. Правда думал. Мне казалось, что ничего страшного, если я уступлю, потому что меня сразу отпустит. А потом мне стало стыдно. Потом я думал, что ты сама меня бросишь, потому что я почти не бываю дома в последнее время и вообще…
- Я так и сделаю, - говорит Мияко внезапно, и Джин поднимает глаза. Ее лицо странно спокойно, только горят глаза, и Джин не представляет, что ей стоит сдерживаться. – Мои чемоданы все еще в камере хранения аэропорта, билеты я забронировала на утро. Я уеду в аэропорт на такси, а потом мы подумаем, что делать дальше. Ты знаешь… Я бы ненавидела тебя сейчас, если бы ты не постарался сделать так, чтобы я захотела уйти от тебя. Я очень хочу.
Джин замечает, что на улице стало совсем светло, а шторы все еще задернуты, и из-за этого вся комната залита голубым светом.
- Я все еще люблю тебя, и люблю Казую, - говорит Мияко со вздохом. – Только тебя – не как мужа, а его – не как друга. И все еще не могу понять, почему так получилось.
- Я бы ни за что так не поступил с тобой, ты же знаешь, - говорит Джин глухо. У него закончились аргументы и оправдания, и он говорит то, что первым приходит в голову.
- Знаю, - говорит она, и гладит его по голове, ерошит волосы. Потом наклоняется и целует прямо в макушку, ее теплые губы задерживаются там на пару мгновений, а потом она отстраняется.
– Закажи такси, - говорит Мияко. – Иначе я могу опоздать.
Пока Джин набирает кнопку быстрого вызова, Мияко смотрится в зеркало, поправляет волосы и роется в сумочке. Джин смотрит на нее и нереальность происходящего все еще придавливает его к земле.
- Ты только за меня не беспокойся, - говорит Мияко, улыбаясь. – Я же на Окинаву еду. Солнце, пляжи, море… Там сейчас тепло. Буду слать тебе мейлы с фотографиями десять раз в день.
Джин чувствует, как комок подкатывает к горлу, и одновременно – громадное облегчение. Удивительное чувство.
- Я думаю, мы можем стать друзьями, правда? – говорит она и обнимает его. Он обхватывает тонкие плечи Мияко и не отпускает некоторое время, гладит ее по волосам. – Когда-нибудь станем.
Он не провожает ее до машины.
Каме спит, накрывшись пледом, и уткнувшись ногой в разобранную игровую приставку, которую притащил вчера его сосед. Джин смотрит на него спящего, нахмурившего брови и надувшего губы, сосредоточенного, будто он смотрит необыкновенно интересный сон, который нельзя пропустить. Он бы ждал и смотрел бы сколько угодно, но сейчас нельзя терять ни секунды, поэтому он садится рядом с продавленной софой на корточки и кладет руку на щеку Каме.
Тот просыпается мгновенно, как от удара – открывает глаза и смотрит на Джина с сонной дымкой в глазах.
- Джин? – спрашивает он хрипло и поднимает голову. – Ты что тут делаешь? Который час?
- Полдень, - говорит Джин, улыбаясь. – И ты все пропустил.
- У меня занятия вечером, - возражает Каме, но тут же хмурится. – А ты о чем?
- Мияко знает, - бросает Джин и видит, как напрягается Каме, как почти дыбом встают волосы на его затылке.
- Знает? – переспрашивает Каме, будто не может поверить.
И тогда Джин рассказывает все, начиная от того, как он вернулся домой, и заканчивая мейлом, отправленным из зала ожидания, о том, что он думал утром, и что он собирается делать дальше…
- Подожди, - говорит Каме. – Притормози. То есть, она сказала, что больше не любит тебя?
Джин замирает на секунду.
- Только то, что мы можем остаться друзьями, - заканчивает он задумчиво.
- Мда, похоже, что тебя официально бросили, - замечает Каме с нервным смешком.
- Похоже на то, - тянет Джин.
Они сидят в молчании, а потом одновременно переглядываются и не удерживаются от улыбки. Впрочем, Каме тут же становится серьезным.
- Если серьезно, то мне никогда не было так стыдно, - говорит он, подпирая голову рукой. – На месте Мияко я бы нас с тобой ненавидел.
- Я же тебе говорил, она самая потрясающая женщина на свете, - говорит Джин снисходительно. – Мне повезло, и не виноват же я, что влюбился в тебя?
Он понимает, что сказал только секундой спустя и рефлекторно прикрывает рот рукой. Выражение лица Каме – неописуемо, и он утыкается в подушку, откуда через секунду доносятся рваные всхлипы.
- Каме, я… не хотел тебя обидеть! – восклицает Джин, дергая его за плечо.
Каме поднимает голову от подушки. Растрепанные волосы, светящиеся глаза и ненормальная улыбка – теперь он похож на подростка, и Джин никогда еще его таким не видел.
- Ты не обидел меня, - говорит он, опуская глаза. – Я просто не знаю, как на такое реагировать.
- Уж точно не отворачиваться, правда? – говорит Джин, притягивая его лицо к себе.
- Да, - говорит Каме, и минуту они просто смотрят друг на друга.
А потом Джин забирается в постель к Каме, притягивает его к себе, и до того, как Каме идет в университет, они спорят о том, какую собаку лучше заводить – хаски или пуделя. Каме из вредности предлагает таксу, но Джин даже слышать об этом не хочет.
На лекциях Каме приходит мейл, а в нем – фотография из аэропорта Наха – видны пальмы и голубое небо. Джину приходит то же самое.
«У нас все будет лучше всех», - говорится в сообщении, завершающемся значком «виктори».
Пара: Джин/Каме, Джин/ОЖП
Жанр: AU, ангст
Рейтинг: R
Написано для Баккара-феста.
читать дальшеВечер, отпугнутый городскими огнями, приходит осторожно и незаметно.
Первой на это обращает внимание Мияко: наклонившись, она пытается прочитать на этикетке вина французский текст под дружный смех Джина и Каме, но щурится и подносит бутылку ближе.
- Я и не заметила, что так быстро стемнело! – говорит она, улыбаясь, и тут же забывая про вино. – Еще немного и мы бы опоздали, да, Джин?
- Ни в коем случае, - улыбается он, не замечая брошенного на него взгляда Каме. – Если бы я забыл, то на что нам Каме? Он точен, как хронометр.
- А, вот почему ты так легко согласился на то, чтобы я его пригласила? – смеется Мияко, прикрывая рот маленькой ладошкой. – Похоже на тебя, очень.
Каме пытается выглядеть обиженным, но веселит их еще больше. Они начинают смеяться втроем, поглядывая друг на друга, пытаясь удержать в руках бокалы с вином и не расплескать в порыве веселья. Мияко закрывает глаза, когда смеется, Джин хорошо это знает. У него есть пара секунд, чтобы незаметно улыбнуться Каме и получить тайную улыбку в ответ.
- И все же, Джин, уже семь? – говорит Мияко неожиданно озабоченным тоном, постукивая по бокалу длинными ногтями. Смотрит на наручные часы и хмурится. – Я даже еще не одета.
- Тогда я тебя подожду, - отвечает Джин, откидываясь на диван. Каме сидит в кресле напротив: напряженный, с прямой спиной, будто ученик в кабинете директора. Джин смотрит на него искоса, но ничего не произносит, хотя слова так и просятся на язык.
- Дайте мне десять минут, мальчики, - говорит Мияко со смехом и поднимается с дивана, пошатнувшись на минуту. – Я буду готова быстрее, чем вы соскучитесь.
Она уходит в спальню, оставляя их одних. Едва за ней закрывается дверь, Каме едва слышно выдыхает, а Джин улыбается.
- Не стоит так нервничать, - говорит он мягко. – Даже если она уже немного пьяна, то все равно может заметить.
- Я паршиво себя чувствую, - отвечает Каме угрюмо. Опускает голову и царапает ногтем ручку кресла, убирает с лица упавшие волосы. – Как будто мы ребенка обманываем.
- Мияко не ребенок, она взрослая женщина, и… черт, Казу, мы сто раз говорили об этом, зачем ты опять?
- Ладно, хорошо, просто…
- Просто успокойся, ладно?
- Ты обещал ей сказать.
- Не сейчас же.
Воцаряется молчание, во время которого Джин замечает, как потемнело на улице. Он думает, зажечь ли торшер, а потом решает, что не стоит, раз они сейчас уезжают. В темноте глаза Каме сверкают, как у кота, и Джин улыбается, глядя на него.
- Она будет присылать тебе мейлы по десять раз в день, - начинает Джин шутливым тоном. – С фотографиями пляжей, цветов и симпатичных девушек.
- Хм, - отвечает Каме. – Пусть лучше тебе.
- Так было, пока мы не поженились, - смеется Джин и понижает голос. – Теперь она думает, что у меня много работы.
- Как будто я бездельник, - фыркает Каме недовольно, но по его глазам видно, что он опять расслабился.
- Она считает бездельниками всех студентов. Наверное, вспоминает, как училась сама.
Они тихо смеются, прикрывая губы руками, и смотрят друг на друга. Джин с облегчением смотрит на то, как вспыхивают искорки смеха в прищуренных глазах Каме и еле удерживается от желания подойти и обнять его. Но ограничивается только взглядом.
Хлопает дверь спальни и в гостиную выходит Мияко, одетая в дорожное платье и плащ.
- Джин, твой пиджак, - говорит она рассеянно, протягивая его мужу. – Ты не видел мой зонт?
- Лежит на своем месте, как обычно, - отвечает Джин, одеваясь. Каме встает с кресла, засовывает руки в задние карманы джинсов и внимательно следит за ними. Мияко оглядывается по сторонам, шевелит губами в попытках припомнить все, что забыла, но потом поднимает глаза на Джина.
- Можешь отнести чемодан в машину, а я соберу сумочку, - Джин закатывает глаза и получает шутливый удар по руке. – Это дело пяти минут!
- В случае с женщинами умножай на три, - говорит Каме ехидно и проходит к двери, где на полу лежит его сумка на длинном ремне. Они нечаянно сталкиваются с Джином, задевают друг друга локтями и вздрагивают от неожиданности. Каме тут же отворачивается от него, а Джин спешит выйти из квартиры.
Он ждет их в машине, включив зажигание и надеясь успеть докурить сигарету. Вечерний ветер быстро уносит дым, холодит щеки и руки Джина, запускает холод в салон, поэтому он торопится. Потушив сигарету, он поднимает голову и видит в зеркале заднего вида Мияко и Каме, идущих по парковке.
- Поехали, - говорит он, когда все на своих местах – Мияко на заднем сиденье, Каме спереди, а чемодан – в багажнике. Джин трогается с места и аккуратно выезжает с парковки на дорогу.
До аэропорта они едут молча, устав от смеха и разговоров. Джин следит за дорогой, отмеряет про себя время, боясь опоздать. Мияко начинает нервничать и поглядывать на часы, когда они застревают в пробке на мосту. Джин постукивает пальцами по рулю, а Каме пытается незаметно размять затекшую шею.
И, несмотря на все, они успевают вовремя.
- Удачи, - говорит Джин, целуя Мияко в щеку. Когда он отстраняется, к ней подходит Каме и мягко прикасается губами ко второй. Мияко смеется и пытается обнять их обеих одновременно.
- Все женщины в этом зале мне завидуют. Мой самый лучший на свете муж и мой лучший друг, - говорит она. Отпускает Каме и вопросительно на него смотрит.
- Каме, ты не мог бы…
- Конечно, - тут же отвечает он и быстро отходит к автомату с напитками.
Мияко поворачивается к Джину и вздыхает.
- Давно я тебя не оставляла так надолго.
Ее взгляд становится серьезнее, пристальнее, будто она хочет запомнить Джина надолго.
Он берет ее за руку и крепко сжимает.
- Всего неделя. Отдохнешь от меня…
Мияко улыбается, но лицо у нее невеселое.
- Говоришь глупости. Буду рассказывать о тебе маме с папой, соскучусь уже в первый же вечер.
- Передавай мой поклон Куроки-сан и остальным, - спохватывается Джин.
- Хорошо, - отвечает Мияко, вздыхая. Пальцы ее блуждают по пиджаку Джина – хватаются за пуговицы, скользят по рукавам. Внезапно, рядом раздается грохочущий звук, они оба оборачиваются и видят Каме, который помогает встать старушке, упавшей у автомата.
- Это все моя вина! – слышит Джин расстроенный голос Каме. – Тысяча извинений!..
- Осторожнее! – говорит Джин громко, слишком громко, чтобы это можно было считать приличным. Каме поднимает голову, улыбается, и продолжает подавать обаа-сан коробки, выпавшие из ее сумки.
Джин некоторое время наблюдает за ним, а потом, спохватившись, опускает взгляд и видит поднятое лицо Мияко со странным, испуганным взглядом, обращенным к нему. Она поджимает губы и молчит, и Джин чувствует, как крепче стала хватка ее пальцев в том месте, где она держится за его пиджак.
- Что с тобой? – спрашивает Джин, отмечая неприятное сосущее чувство под ложечкой.
- Ничего, - отвечает Мияко задумчиво. Берет лицо Джина в ладони, пристально всматривается ему прямо в глаза. Поднимается на цыпочках и легко целует в губы. Джин даже не успевает ответить, а она уже отстраняется.
- Пообещай, что будешь скучать, - говорит она, отходя, хватаясь за ручку чемодана. Застегивает плащ и убирает прядь с лица. Джин одергивает пиджак.
- Конечно, - говорит он. – Конечно, буду скучать.
- И езжай домой сразу, - строгий тон Мияко удается не очень хорошо. – Тебе нужно отдохнуть.
- Я подвезу Каме и сразу поеду, - говорит Джин, пытаясь звучать убедительно.
- Хорошо, - отвечает Мияко, будто погаснув после его слов.
Она посылает ему воздушный поцелуй, прежде чем уйти на посадку.
Когда стук ее каблуков смолкает за поворотом, Джин поворачивается к автомату с напитками. Каме стоит там, в своей излюбленной позе – устроив ладони в задние карманы джинсов и широко расставив ноги. Они смотрят друг на друга с минуту, а потом, не сговариваясь, идут в сторону выхода.
Так получается, что Джин пропускает Каме в дверях вперед. Когда они подходят к машине, у Каме раздосадованное лицо, но оно быстро становится расслабленным и задумчивым. Он садится на переднее сиденье и пристегивается, пока Джин трогается с места.
- Куда сегодня? – спрашивает он сумрачным тоном. В полумраке звук его голоса кажется нереальным.
- Я не собираюсь отвозить тебя домой, чтобы ты знал, - отвечает Джин глухо.
- Я на это и рассчитывал, - почти шепчет Каме и кладет свою ладонь на руку Джина, лежащую у него на колене.
Когда они останавливаются на перекрестке – абсолютно пустом, так что даже ни одной машины не стоит на встречной, а в зеркале заднего вида – ровная дорога, Каме наклоняется к Джину и они целуются, сжимая руки друг друга.
В гостиницу они приезжают, когда время ужина уже миновало, так что решают не тратить время на еду.
Джин всегда выбирает маленькие, европейского образца гостиницы, где не будут обращать внимания на то, кто вы и с кем, если ведете себя как следует. Он платит за номер кредиткой, а Каме тем временем стоит в отдалении. Администратор у стойки улыбается ослепительной дежурной улыбкой, но от Джина не скрывается то, как он кидает удивленный взгляд на Каме. Свое раздражение Джин выражает только тем, что, получив карточку от номера, делает вид, что забывает поблагодарить, поворачивается и идет по направлению к лестнице. Каме молча, чуть поодаль следует за ним. Раздражение клокочет внутри, Джин сжимает карточку в руке и еле удерживается, чтобы не треснуть кулаком по стене, обклеенной обоями в мелкий цветочек.
Едва они поднимаются на этаж, как Каме, оглянувшись по сторонам, берет Джина за руку.
- Успокойся. Они еще больше будут смотреть на нас, если ты будешь злиться.
- Пошли они, - резко отвечает Джин, тянет Каме на себя и целует. Каме тут же отстраняется.
- Черт, а если бы кто-нибудь…
- Если бы, - ворчит Джин, подходя к двери, и открывает ее. Заходит в номер, оглядывается и садится на огромную кровать. Каме нерешительно замирает в дверях. Свет, идущий из коридора, обрисовывает его силуэт – наклон головы к плечу, острые плечи, плавный переход из талии в бедра… Джин чувствует, как сдавливает в груди, как сердце разбухает, и вздыхает, чтобы стало легче.
- Почему стоишь? – спрашивает он мягко. – Все еще сомневаешься?
Каме издает сдавленный смешок и заходит, закрывая за собою дверь. Они остаются в темноте.
- Теперь мне уже не в чем сомневаться. И терять тоже.
- И я так думаю.
Джин откидывается назад, ожидая, что Каме подойдет к нему ближе, но тот оглядывается по сторонам, и снимает сумку, запутываясь волосами в длинной ручке.
- Я в душ, - говорит он, не глядя на Джина, и уходит вглубь номера.
Джин остается один и сразу чувствует себя неуютно. Тишина всегда действует на него угнетающе, и чтобы избавиться от нее, он подходит к окну.
Окна здесь огромные, не во всю стену, но больше, чем стандартные, особенно для Японии. Джин думает о гостиницах Милана, Вероны, Эдинбурга и вздыхает. Он не чувствует себя японцем, его угнетает необходимость подчиняться, втискивать себя в рамки. Он не может быть таким, сама природа распорядилась так, что он выше многих своих знакомых и выглядит гайдзином. Как он может втиснуться в социальные нормы, если даже рубашки японских фирм ему малы?
Он хотел подчиниться. Учился, работал во время учебы, но бросил учебу. Работал в фирме, уволился, стал рассыльным, поднялся до своего нынешнего статуса и теперь мог позволить себе жениться. Он нашел женщину, с которой, как ему казалось, он хочет быть всю жизнь. Он был с ней счастлив, мечтал о детях, любил ее родных и друзей…
Никто не виноват, что он так и не смог.
Шум города под его ногами двигается вместе со стремительными мыслями. Джин не слышит, как открылась дверь ванной, но в стекле отражается свет, и он оборачивается, чтобы увидеть Каме, закутанного в халат.
Мокрого и по непонятной причине смущенного.
Он переминается с ноги на ногу, и опускает голову. Огромный халат на нем, худом, почти висит, и держится только благодаря поясу. Джин подходит ближе, совсем близко, осторожно берет его за подбородок и поднимает голову вверх.
На него смотрят серьезные, блестящие глаза. Губы Каме приоткрыты в ожидании, но Джин видит, что на них застыли слова.
- Что с тобой? – спрашивает он, приблизившись к лицу Каме. – Такой странный, нервный и все время молчишь…
- Мне еще никогда не было так стыдно, как сегодня, - шепотом отвечает Каме и, подавшись, вперед, целует Джина.
Его руки и губы действуют слаженно, торопливо – пока он целует Джина, дразня его языком, руки стягивают с плеч пиджак, расстегивают рубашку, пуговицу за пуговицей, жадно ощупывают подтянутый живот. Джин не торопиться, он неторопливо развязывает узел халата, зная, что это заставит Каме хотеть еще большего, разрывает поцелуй и спускается на шею, медленно и основательно целуя ее сверху вниз. Каме прижимает его к себе ближе, забыв про одежду; халат спадает с его плеч и, по мнению, Джина, очень вовремя, так как облегчает задачу.
- Постой, - говорит Каме, хрипло и быстро дыша. – Давай… ляжем.
Кривая улыбка и горящие глаза его только красят, а то, как он подходит к кровати, одним движением убирает покрывало и скидывает халат с себя, срывает у Джина все предохранители в мозгу. Он уже возбужден, с момента, как увидел Каме, выходящего из душа, но сейчас возбуждение просто невероятное, до такой степени, что трудно удержаться на ногах.
И он решает, что не стоит себя пересиливать. Он падает на кровать, чуть не прижав Каме собою, и разом стягивает с себя брюки и белье. Залезая под одеяло, он накрывает своим телом Каме и ловко стягивает с себя носки. Каме, почувствовав это, смущенно усмехается.
- Ну ты и умелец, - говорит он, обнимая его за плечи и притягивая ближе.
Джин смущен, и ему не нравится, что Каме так говорит, он не хочет думать об этом, потому что в голову сразу лезет все, что было до него, множество женщин, лиц которых он уже не помнит, города, отели, лав отели, кафе и бары – места для грязной ночной охоты. О жене он не думает.
- Умолкни, - отвечает Джин и сам же исполняет свой приказ – целует Каме еще раз, устраиваясь между его ногами.
Каме более практичен, чем он, поэтому когда Джин открывает рот, вспомнив что-то очень важное, Каме со смущенной ухмылкой достает из своей сумки смазку и презервативы. Джин опять чувствует себя неловко, большей частью потому, что напоминает себе подростка, который в любовной горячке совершенно забыл о защите.
- Ты красный, как идиот, - усмехается Каме, протягивая ему квадратный пакетик. – Мне кажется, что я лишаю тебя девственности.
- Еще смеешь что-то острить на эту тему? – спрашивает Джин. Его смущает все, и даже Каме, который считает совершенно нормальным смотреть на то, как Джин готовится.
- Хватит острот на сегодня, - говорит Каме неожиданно серьезно, и Джин благодарен ему за это. Каме подается вперед, закрывает глаза и начинает дышать глубже, когда Джин медленно входит в него. Они находят свой ритм, и Каме закусывает губу, обнимает Джина крепче и обхватывает бедра ногами, чтобы стать ближе, еще ближе, чтобы пытаться сплавиться вместе. Джин любит это больше всего, даже больше банального физического удовольствия – то, как они прижимаются друг к другу всей кожей, и двигаются одновременно, и вздыхают один за другим. Это совсем не то, что с Мияко, внезапно мелькает в сознании Джина. Мияко смеялась даже тогда, когда его руки скользили по ее груди, вздрагивала от ощущений, извивалась и хихикала от щекотки, смущенно улыбалась, когда Джин говорил ей на ухо горячечный бред, и не оставалась в долгу. Они были как подростки – беспечные и легкомысленные, но с Каме все было слишком серьезно. Будто бы они занимались любовью первый и последний раз – и Джину всегда казалось, что так может быть, поэтому каждое движение, каждый вздох и поцелуй был слишком сильным, чтобы его можно было выдержать.
И они не выдерживают, последний раз прижимаясь друг к другу особенно сильно. Джин кончает, задыхаясь, сжимает член Каме и краем сознания отмечает, что он тоже достиг предела.
Они лежат так минуту, час, вечность. Каме поднимается первым. Сначала он открывает глаза, приподнимается над Джином и минуту смотрит на него, отводя пряди от лица. Джин нехотя открывает глаза.
- Я в душ, - говорит Каме, но его голос звучит неуверенно и чуть-чуть виновато.
- Нет, - говорит Джин, притягивая его голову ближе. – Ты теплый и я никуда тебя не пущу.
- Эгоист, - ворчит Каме, но подчиняется, и некоторое время они лежат в молчании.
- Как мне это надоело, - внезапно говорит Каме, и Джин сразу открывает глаза. – Отели, квартиры, рестораны… Мне не нравится обманывать, тем более что я люблю Мияко. Нам надо с ней поговорить.
- Да, нужно… - говорит Джин, и опять чувствует себя виноватым.
- Ты обещал уже две недели, Джин, - говорит Каме твердо. – А надо было сказать с самого начала. Но ты молчишь.
Джин ничего не отвечает, только утыкается лицом в подушку и пытается дышать ровно. Он не говорит Каме, что боится этого разговора больше всего на свете, что не может найти в себе сил, сказать в лицо самой лучшей женщине на свете, что он любит ее лучшего друга.
И, да, лучший друг об этом даже не знает.
Джин вообще боится серьезных разговоров, вот в чем дело.
Каме, не дождавшись ответа, поднимается с кровати и идет в душ обнаженный. Джин провожает его взглядом, любуется, как блики от фонарей скользят по его обнаженной спине, и вздыхает, когда он скрывается за дверью ванной.
Когда начинает шуметь вода, Джин встает с кровати, поднимает халат, закутывается в него и подходит к окну.
Определенно, шум города наводит его на нужные мысли.
Джин размышляет о том, как лучше все устроить. Каме прав, медлить нельзя, его семейная жизнь держится только на усилиях Мияко, он не может играть роль примерного супруга. Постоянно задерживается на работе, вносит предложения в расширение бизнеса, на днях Ватанабе-сан сказал, что подумает над тем помещением для бара на Омотесандо, и это значит, что он будет завален работой по уши…
Все, чтобы не появляться дома и не думать о Каме. Но с мыслями бороться гораздо труднее, чем с поступками. Он думает о Каме слишком часто, даже когда причин на это нет. Просто мысли о том, что в полдень у студента факультета китайской литературы заканчиваются занятия, и он идет обедать, или, видя, парня в футболке Роллинг Стоунс, расплывается в глупой ухмылке, потому что в голове сразу начинает звучать первые аккорды «I can’t get no», которую Каме постоянно напевает в задумчивости. Сначала это бесило, потом пугало, а потом Джин посмотрел правде в глаза.
Он не виноват, что не смог удержаться.
Это не просто каприз, не увлеченность, не глупое любопытство или похоть. Похоть не заставляет людей, состоящих в счастливом браке, по вечерам бороться с желанием оставить жену и ехать на другой конец города и сидеть в тесной квартирке, состоящей из одной комнаты, заваленной книгами, дисками и проводами. Жевать пиццу и слушать, как Каме нараспев учит китайские стихи, как произносит эти странные мяукающие звуки, и смотреть, как кадык дергается на его тощей шее.
Это не похоть. Джин боится говорить, боится думать, но когда-нибудь он должен перестать бояться и решиться, наконец.
Потому что у него есть то, ради чего стоит решиться.
Последняя неделя, а потом… Будь что будет.
Джин садится на кровать и ждет, когда откроется дверь ванной.
Каме выходит во втором халате и с полотенцем на голове. Видя задумчивого Джина он подходит ближе и встает между его расставленных ног.
- Я решил, - говорит Джин. – Не буду ей звонить, просто… съеду. А когда приедет, тогда все скажу.
Каме прижимается к нему ближе и кладет руки на плечи. Джин крепко обнимает его за талию и вздыхает.
- Это будет… правильно, Джин, - говорит Каме. – Правда, мне кажется, что она будет нас ненавидеть.
Джин не говорит, что эта мысль преследует его постоянно, стучит в голове до боли и не дает спать ночью.
Каме настаивает, что останется ночевать в номере. Он не хочет, чтобы Джин отвозил его домой, потому что ему надо спать, а утром ехать на работу, очень рано – договариваться с поставщиками, и в этом Каме упрям так же, как Мияко, потому что готов до последнего ругаться с Джином ради его благополучия. В конце концов, Джин уступает. Он спускается вниз, кинув взгляд на сонного администратора, и замечает запах кофе, которым, кажется, наполнен весь вестибюль.
Садясь в машину, Джин дрожит – за ночь похолодало, и теперь ему не очень уютно в пиджаке из тонкой шерсти. Он включает обогреватель и закрывает окна в машине.
Выруливая на трассу, Джин понимает, что не хочет ехать домой. Он пытается представить тихие, темные комнаты, без Мияко, без ее звонкого голоса, только он и его чувство вины, и еще то, как он скучает по Каме...
Джин внезапно сворачивает с дороги, увидев светящуюся вывеску бара. Наверное, сегодня походящий вечер, чтобы немного выпить, пока он один, и даже мысль о завтрашней работе его не очень заботит. В конце концов, он едет договариваться с поставщиками вин, и всегда можно списать на то, что он уже был у кого-то еще.
Он заходит в темное и полупустое помещение, и замечает, как взгляды немногочисленных посетителей сразу обращаются к нему. Выглядит он не странно, просто слишком дорого для этого бара средней руки, но любопытство быстро гаснет и взгляды рассеиваются. Люди возвращаются к своим стаканам и разговорам.
На эстраде пианист играет что-то джазовое и заунывное. Он курит сигару и от едкого дыма, заполнившего все помещение бара, у Джина слезятся глаза. Он садится на высокий стул и закатывает рукава.
- Виски, - говорит он бармену глухо. – Двойной.
Бармен, на вид суровый и молчаливый, сразу исчезает и через минуту материализуется со стаканом. Джин отмечает выверенность и четкость его движений, стройную и упорядоченную батарею бутылок за спиной, в которых отражаются лица, и даже то, что его полотенце безукоризненно чистое.
- Хорошо у вас идет дело, - говорит Джин и кивает головой, чтобы бармен понял, что он имеет в виду. – Вентиляцию можно бы и улучшить и виски, да, в виски чуть больше льда.
- Господин знаток своего дела? – холодно и вежливо отзывается бармен.
Джин мотает головой, делая еще один глоток.
- У меня два бара в Роппонги, - говорит он. – Один будет на Омотесандо. Они не такие как этот, дорогие, для золотой молодежи. Туда кто захочешь не попадет. Шотландское виски, французские и итальянские вина. Сакэ пьют только те, кто совсем пьян – этим уже все равно. Живая музыка, и певица с отвратительным характером. Думаю ее уволить, за такую цену найдутся талантливее и сговорчивее. На самом деле у нас замечательно. Приходи, когда будет выходной, расслабься. Ты можешь себе это позволить, хоть раз.
Джин делает глоток и рассматривает, как тают кубики в стакане.
- Я там со своей женой познакомился. Знаешь, нынешних богатых дочек? Не хотят работать, учиться, только ходят по барам и цепляют себе богатых мужей. Те еще штучки. Я бы сам на них клюнул, если бы не видел со стороны. Ну вот. Я сидел в баре и ждал Ватанабэ-сан – это мой партнер, а тогда еще начальник. Смотрел от нечего делать на посетителей. Они втроем сидели рядом, пили мартини и трещали как сороки. Кроме глубокого декольте ничего в них хорошего не было. И тут одна из них снимает оливку со шпажки и отправляет ее в рот. Представь? Так быстро, чтобы никто не заметил. Я аж поперхнулся. Такие девушки себе подобных вещей не позволяют. А она прожевала с удовольствием, даже глаза зажмурила, улыбнулась хитро и продолжила щебетать как ни в чем не бывало. А я уже не мог от нее глаз оторвать. Потом познакомился, и оказалось, что она первый раз в таком баре, потому что не может себе позволить себе такие кутежи. За нее подруги платили.
Бармен подливает виски в пустующий стакан Джина и молчит, смотрит так внимательно, будто боится пропустить.
- Она самая лучшая женщина в мире, - продолжает Джин. – У нее самые лучшие друзья во всем мире. Вокруг нее постоянно увивались парни, студенты с ее факультета, даже когда мы поженились. Я не ревновал, потому что… Глупо же. Она же моя, мы же любим друг друга. А потом появился Казуя. Я познакомился с ним и не успел понять, как так случилось, что он уже приходит к нам ужинать. Готовил он, кстати, Мияко совсем не умеет. Я уже насторожился, и приготовился ему пригрозить, как он сам сказал, что ничего он такого не хотел и Мияко только обо мне и говорит. И оказался классным парнем! Помогал мне пару раз, когда я договаривался о делах с китайцами. И вообще… Он для своих лет умный. Китайский же не всякий может учить. И он столько знает. Я же не виноват… Я же не виноват, что не смог удержаться.
- Еще виски, - решительно говорит бармен и ставит бутылку на стол. Пианист пробегает пальцами по клавишам, дожидается, пока затухнет последний звук и встает со своего стула, скрипнув им напоследок. Его рабочий день пришел к концу.
У Джина кружится голова так сильно, что он опускает голову на руки и некоторое время сидит так, почти не дыша.
В доме непривычно тихо, и слабый утренний свет пробивается сквозь шторы. Джин заходит в прихожую, скидывает обувь как попало, и проходит в комнату, снимая пиджак по пути. В голове гудит, он чувствует себя паршиво, и его единственное желание сейчас – спать, спать, спать. Он размышляет, хватит ли ему пару часов и холодного душа, чтобы относительно адекватно вести себя первую половину дня, как посторонний звук заставляет его насторожиться.
В пустом доме кто-то есть.
Джин замирает, так и не расстегнув пуговицу на рубашке. И прислушивается снова. Звук определенно шел из гостиной, так что он медленно и тихо направляется туда. Мысль об ограблении посещает его, но прежде чем он успевает ее додумать, его взгляду открывается диван, на котором сидит Мияко.
В том виде, котором он оставил ее несколько часов назад, в дорожном платье и плаще, разве что лицо более усталое и грустное. Она сидит, сложив руки на коленях, и внимательно смотрит ему прямо в глаза.
- Что случилось? – спрашивает он, сглотнув. – Ты здесь… рейс отменили?
Миллионы нелепых причин проносятся у него в голове, но когда Мияко грустно улыбается, он откуда-то понимает, что она все знает теперь.
И не нужно ничего объяснять.
- Ты был с Казуей, да, Джин? – спрашивает она и, не дожидаясь ответа, продолжает, - я зашла за угол и видела, как вы вместе пошли в машину. Потом обменяла билет на деньги, и вернулась домой. Я знала, что вы туда не поедете, и приготовилась ждать тебя. Я думала, ты приедешь ночью, но ты пришел так поздно… И пьяный, - добавляет она с горечью.
Джин молчит и пытается придумать достойный ответ, но судя по лицу Мияко, она не ждет его слов.
- Я давно подозревала тебя, Джин. Сначала не могла поверить, что это правда, потом начала наблюдать, спрашивать тебя… Ты даже не замечаешь, как выдаешь себя, совершенно не умеешь врать. И я все думала, все ждала: когда же ты мне, наконец, скажешь? И Казуя… От него я тоже ждала слов, но он хотя бы отдалился от меня в последнее время - видимо, чувствовал себя виноватым. Мы не были близки уже так долго, Джин и ты думаешь, я бы не поняла?
Он садится на пол рядом с ее коленями и опускает голову. Он хочет, чтобы ему было что ответить на этот поток холодных, больных, справедливых, слов, но находится только:
- Прости меня, я… хотел тебе сказать. После того, как ты приедешь.
Мияко молчит, и Джин не хочет смотреть ей в глаза.
- Я думал, что это пройдет. Правда думал. Мне казалось, что ничего страшного, если я уступлю, потому что меня сразу отпустит. А потом мне стало стыдно. Потом я думал, что ты сама меня бросишь, потому что я почти не бываю дома в последнее время и вообще…
- Я так и сделаю, - говорит Мияко внезапно, и Джин поднимает глаза. Ее лицо странно спокойно, только горят глаза, и Джин не представляет, что ей стоит сдерживаться. – Мои чемоданы все еще в камере хранения аэропорта, билеты я забронировала на утро. Я уеду в аэропорт на такси, а потом мы подумаем, что делать дальше. Ты знаешь… Я бы ненавидела тебя сейчас, если бы ты не постарался сделать так, чтобы я захотела уйти от тебя. Я очень хочу.
Джин замечает, что на улице стало совсем светло, а шторы все еще задернуты, и из-за этого вся комната залита голубым светом.
- Я все еще люблю тебя, и люблю Казую, - говорит Мияко со вздохом. – Только тебя – не как мужа, а его – не как друга. И все еще не могу понять, почему так получилось.
- Я бы ни за что так не поступил с тобой, ты же знаешь, - говорит Джин глухо. У него закончились аргументы и оправдания, и он говорит то, что первым приходит в голову.
- Знаю, - говорит она, и гладит его по голове, ерошит волосы. Потом наклоняется и целует прямо в макушку, ее теплые губы задерживаются там на пару мгновений, а потом она отстраняется.
– Закажи такси, - говорит Мияко. – Иначе я могу опоздать.
Пока Джин набирает кнопку быстрого вызова, Мияко смотрится в зеркало, поправляет волосы и роется в сумочке. Джин смотрит на нее и нереальность происходящего все еще придавливает его к земле.
- Ты только за меня не беспокойся, - говорит Мияко, улыбаясь. – Я же на Окинаву еду. Солнце, пляжи, море… Там сейчас тепло. Буду слать тебе мейлы с фотографиями десять раз в день.
Джин чувствует, как комок подкатывает к горлу, и одновременно – громадное облегчение. Удивительное чувство.
- Я думаю, мы можем стать друзьями, правда? – говорит она и обнимает его. Он обхватывает тонкие плечи Мияко и не отпускает некоторое время, гладит ее по волосам. – Когда-нибудь станем.
Он не провожает ее до машины.
Каме спит, накрывшись пледом, и уткнувшись ногой в разобранную игровую приставку, которую притащил вчера его сосед. Джин смотрит на него спящего, нахмурившего брови и надувшего губы, сосредоточенного, будто он смотрит необыкновенно интересный сон, который нельзя пропустить. Он бы ждал и смотрел бы сколько угодно, но сейчас нельзя терять ни секунды, поэтому он садится рядом с продавленной софой на корточки и кладет руку на щеку Каме.
Тот просыпается мгновенно, как от удара – открывает глаза и смотрит на Джина с сонной дымкой в глазах.
- Джин? – спрашивает он хрипло и поднимает голову. – Ты что тут делаешь? Который час?
- Полдень, - говорит Джин, улыбаясь. – И ты все пропустил.
- У меня занятия вечером, - возражает Каме, но тут же хмурится. – А ты о чем?
- Мияко знает, - бросает Джин и видит, как напрягается Каме, как почти дыбом встают волосы на его затылке.
- Знает? – переспрашивает Каме, будто не может поверить.
И тогда Джин рассказывает все, начиная от того, как он вернулся домой, и заканчивая мейлом, отправленным из зала ожидания, о том, что он думал утром, и что он собирается делать дальше…
- Подожди, - говорит Каме. – Притормози. То есть, она сказала, что больше не любит тебя?
Джин замирает на секунду.
- Только то, что мы можем остаться друзьями, - заканчивает он задумчиво.
- Мда, похоже, что тебя официально бросили, - замечает Каме с нервным смешком.
- Похоже на то, - тянет Джин.
Они сидят в молчании, а потом одновременно переглядываются и не удерживаются от улыбки. Впрочем, Каме тут же становится серьезным.
- Если серьезно, то мне никогда не было так стыдно, - говорит он, подпирая голову рукой. – На месте Мияко я бы нас с тобой ненавидел.
- Я же тебе говорил, она самая потрясающая женщина на свете, - говорит Джин снисходительно. – Мне повезло, и не виноват же я, что влюбился в тебя?
Он понимает, что сказал только секундой спустя и рефлекторно прикрывает рот рукой. Выражение лица Каме – неописуемо, и он утыкается в подушку, откуда через секунду доносятся рваные всхлипы.
- Каме, я… не хотел тебя обидеть! – восклицает Джин, дергая его за плечо.
Каме поднимает голову от подушки. Растрепанные волосы, светящиеся глаза и ненормальная улыбка – теперь он похож на подростка, и Джин никогда еще его таким не видел.
- Ты не обидел меня, - говорит он, опуская глаза. – Я просто не знаю, как на такое реагировать.
- Уж точно не отворачиваться, правда? – говорит Джин, притягивая его лицо к себе.
- Да, - говорит Каме, и минуту они просто смотрят друг на друга.
А потом Джин забирается в постель к Каме, притягивает его к себе, и до того, как Каме идет в университет, они спорят о том, какую собаку лучше заводить – хаски или пуделя. Каме из вредности предлагает таксу, но Джин даже слышать об этом не хочет.
На лекциях Каме приходит мейл, а в нем – фотография из аэропорта Наха – видны пальмы и голубое небо. Джину приходит то же самое.
«У нас все будет лучше всех», - говорится в сообщении, завершающемся значком «виктори».