Название: Ураган
Пара: АКаме
Жанр: AU, angst, детектив
Рейтинг: R
Написано для феста "Kaizoku No Kizuna".
Crash, crash, burn
Let it all burn
This hurricane's chasing us all underground ©
читать дальшеОгонь занимался долго, неохотно. Он бросил еще бумаги в разгорающееся пламя, присел на корточки, терпеливо раздувал огонек на листе старой тетради, пока белые клочки бумаги не обуглились и не свернулись.
Он подождал, пока пламя доберется до носков его кед, а потом положил в середину доску. Хорошую, сухую доску – он взял ее там, где лежали готовый к переработке мусор со стройки. Пламя разгоралось все сильнее, и даже моросящий дождь был ему не страшен. Костер начал лизать крыльцо, через несколько минут огонь устремился в дом. Бензиновые реки запылали, сжигая все на своем пути. Он был слишком увлечен зрелищем, чтобы подумать о собственной безопасности, но теперь решил, что лучше спрятаться за огромным баком, так чтобы его не было видно со стороны домов. Бак удушающе пах краской, и он отстранился, брезгливо поежившись, но забыл обо всем, увидев, как в доме зажегся свет.
Но это не был верхний свет, это огонь добрался до внутренних комнат, и сжигал там все – деревянные полы, татами, мебель и ткань, стирал все, чем жили люди, живущие там, стирая их самих. Искры летели в воздух, трещало дерево, и кажется, он мог различить запах жженной пластмассы, но это был лишь плод его воображения – он стоял слишком далеко.
Он не мог больше стоять – ноги подкашивались от волнения и возбуждения. Он присел за голую землю, прислоняясь спиной к баку. На свете ничего не могло сравниться с этими звуками, с запахом гари и искрами в ночном воздухе.
Он закрыл глаза и подумал о маме. Ее руки пахли соевым соусом, когда она гладила его по голове. Пальцы на его волосах… Он положил руку на лоб, провел по макушке. Не то, все не то.
Он помнит и другие прикосновения: солнечные лучи на щеках, гладкие, вертлявые рыбины, выскальзывающие из рук и касающаяся шеи рука, после того, как чужой смешок растворился в воздухе: «Рыба с чешуей на шее!»
И сухие губы, и устремленные на него глаза с искрой страха в глубине.
Все это утонуло в запахе дыма.
У Джина обычно не так много дел, и в этот раз он позволил себе прийти на работу чуть позже, но когда на входе его встретил злой и напряженный комиссар, Джин перестал улыбаться.
- Аканиши, на минуту.
Комиссар проводил его в свой кабинет и закрыл дверь, отчего Джин почувствовал себя глупым школьником у директора и начал мысленно перебирать в уме все оправдания.
- В комнате для допросов, - начал он и недовольно сморщился, – подозреваемый в поджогах в Кацушика.**
- Поджигатель? – не выдержал Джин.
- Подозреваемый, - поправил его комиссар. – Задержали рядом с местом преступления утром. Ничего не говорит, не подтверждает и не отрицает. Я сомневаюсь, что он и есть поджигатель, но не просто же так он проходил мимо. В шесть часов утра.
Джин, молча обдумывая слова, ждал продолжения. На самом деле, он понятия не имел, чего хочет комиссар именно от него, но интуиция подсказывала, что от долгого вступления не стоит ждать ничего хорошего.
- Будешь вести это дело. Он главный подозреваемый, против него все обстоятельства. Улик нет, но они появятся, стоит только приложить усилия. Так что даже ты справишься.
Джин остолбенел и даже не попытался скрыть удивление. Он не самый лучший полицейский в отделе – мелкая сошка, рядовой сотрудник – и его никогда не привлекали к работе с опасными преступниками.
И он совсем не хотел, чтобы это случилось сейчас.
- Когда-то это должно было случиться, - вздохнул комиссар, неожиданно ответив на мысли Джина. Его пальцы нервно барабанили по спинке стула. – Так, ладно, не тяни время, расспроси его обо всем, что можешь. Только вот… стой.
Джин, уже собиравшийся выходить из кабинета, обернулся.
- Этот парень слегка не в себе. Не похож на поджигателя, но все равно странный. Будь начеку.
Это был молодой человек чуть младше его, похожий на подростка, с внимательным и глубоким взглядом. Джинсы, клетчатая рубашка, дешевые часы – ничего в нем не выдавало неадекватного человека, поджигателя, пойманного на месте преступления. Он был абсолютно спокоен. Руки, лежащие на бедрах, не напряглись, когда Джин сел напротив него, и казалось, он никак не отреагировал на его приход. Разве что взгляд стал немного пристальнее.
Джин чувствовал себя неуверенно и изо всех сил пытался это скрыть. Внимательно разглядывая подозреваемого, он лихорадочно придумывал слова, с которых следовало бы начать. Он уже вел допросы, но чаще всего они шли по двум направлениям: «Вам выгодно с нами сотрудничать» и «У тебя будут крупные неприятности, если продолжишь молчать». Он же не может спросить в лоб: «Это ты организовал все эти пожары?» Это было бы неумно. Хотя, может быть…
Тишину нарушил подозреваемый. Вздохнув, он убрал руки с бедер и положил на стол. И тут Джин вздрогнул. Эти руки, испачканные в земле, были покрыты шрамами от ожогов. Рубцы шли по тыльной стороне ладони, доходили до пальцев, а кожа на ладонях была неестественно розовая и нежная, как у ребенка.
Джину стало нехорошо. Он глубоко вздохнул, пытаясь прийти в себя, и тут же заметил направленный на него насмешливый взгляд парня.
- Меня зовут Каменаши Казуя, - внезапно начал он. – И я вам ничего не скажу.
Джин вышел из комнаты для допросов невероятно раздраженным. Руки дрожали. Он был зол на то, что его авторитет здесь – в полицейском управлении! – кто-то пытался игнорировать. После того, как подозреваемый представился, Джин резко оборвал его словами: «Я буду спрашивать, а вы – отвечать». Но было поздно, момент упущен, Джин уже был не тем, кто устанавливает правила. И это было тревожным знаком.
Постучав в дверь кабинета комиссара и услышав его голос, Джин вошел и застыл перед столом в ожидании.
- Имя подозреваемого - Каменаши Казуя, 21 год. Сейчас его пробивают по базе. Как он сам сказал, живет в Кацушика, но адрес назвать отказался. Работает на фабрике игрушек…
Брови комиссара приподнялись.
- Ну да, да, мелким рабочим. Родственников нет, что странно. От адвоката отказался. Выглядит вменяемым, но я решил, что лучше все-таки проверить.
- Неплохо, а что насчет поджога? – нетерпеливо оборвал Джина комиссар. – Он сказал, что делал на пустыре?
Джин посмотрел в окно. Рядом с полицейским управлением проходили люди, в костюмах, улыбчивые и серьезные, светило солнце, слышался отдаленный шум машин.
«Это мои последние секунды нормальной жизни», - подумал Джин.
- Он сказал, что ничего не будет говорить.
- Это еще что такое! Еще одна головная боль, - поморщился комиссар. – Мне уже звонили сверху, попросили поторопиться, потому что с этим делом надо поскорее покончить. Все против него, остальное - дело времени. Что ему нужно?
Вопрос был риторическим, но Джин знал на него ответ.
«Ты», - сказал Каменаши Казуя, глядя Джину прямо в глаза. «Мне нужен ты».
Джин нервно сглотнул.
- Я не знаю. Может, он хочет все запутать? Оттянуть время? Я думаю, можно заняться сбором информации, и проводить допросы, может, он как-нибудь выдаст себя?
Комиссар вздохнул.
- Это слишком долго. Давай так. Времени у тебя – одна неделя. Я могу дать тебе одного помощника, чтобы все пошло быстрее. Больше я ничего не могу сделать.
- Нет, - ответил Джин, неожиданно вспомнив.
- Нет?! – переспросил комиссар раздраженно. Его лоб покраснел, и это был верный признак, что он начал злиться.
- Нет, - поспешно ответил Джин, - не надо мне помощника. Он сказал, чтобы я работал один, иначе он не будет сотрудничать.
- «Он», «он», - проворчал комиссар. – Как его зовут, говоришь?
- Каменаши Казуя, - повторил Джин и почувствовал, как по его спине устремился холодок.
«Называй меня Казуя», - прошептал он, наклонившись вниз, почти к самому лицу Джина.
Аканиши Джин не любит сложностей и неприятностей, его жизнь давно установилась и полностью его устраивает. Он любит свою работу, которую выбрал сам, хотя ему пока немного трудно привыкнуть к рутине и дисциплине после вольной студенческой жизни. Он любит пиво, громкую музыку, девушек-иностранок, не слишком скромных японок с большой грудью (один раз он даже встречался с девчонкой, снимавшейся в порно), своих друзей, вчерашних студентов с веселящим газом в крови, коллекционирует старые электрогитары (а потом на некоторое время переезжает к родителям, чтобы не умереть с голоду). У Джина есть секретный фонд, в который он добавляет по пять тысяч йен с зарплаты, но судя по всему, поедет он в Америку еще не скоро.
Джин два раза в неделю ходит к психотерапевту, хотя не видит в этом никакой необходимости. Дело в одном случае, в котором фигурировали:
один испуганный Джин;
одна единица табельного оружия, выданная глупому Джину;
один трудный подросток;
после которого начальство решило, что Джину необходима помощь специалиста.
Два раза в неделю он сидит на протертой кушетке и говорит все, что придет ему в голову, а терапевт утверждает, что у Джина комплекс вины размером с гору. Джин не разбирается во всем этом, на самом деле, у него только одна проблема – проблемы с памятью, начавшиеся когда он был подростком, но это совсем не мешает ему жить.
Джин веселый и дружелюбный парень, с которым приятно иметь дело. У него в запасе миллион глупых, смешных и пошлых историй, он любит притворяться увальнем и большим ребенком, но только чтобы понравиться девушкам. На самом деле Джин не просто так работает в полицейском управлении.
«Не самой ценный кадр», - ворчал комиссар. – «Постоянные замечания из-за опозданий, недоделанных документов. Но как это у него получается – пока все бьются с допросами и сверкой документов, он приходит с готовой версией».
У Джина никогда не было серьезных отношений с какой-либо девушкой, да он и не стремился к этому. На самом деле есть вещь, о которой он никому не рассказывает – после того, как он сажает одну из своих девушек на такси до дома, он поднимается наверх и пьет, пока не заснет, чтобы избавиться от гадкого чувства неправильности. А потом он спит и ему снятся кошмары.
Он трогает руку, шевелит кистью. Рука болит, но он уже привык к этому, и старается не обращать внимания. Когда ты занят физическим трудом, боль – не что-то выдающееся, а просто часть жизни, с которой нужно смириться.
Ему приносят рис, овощи и соевый соус в бутылочке. Он ждет, пока закроется дверь, и выливает на горку риса половину бутылочки соевого соуса. Почти заворожено он смотрит на то, как темные разводы соуса окрашивают белый рис, вдыхает соленый запах. Он неторопливо ест, и не замечает, что соуса слишком много и рис превратился в безвкусную и липкую кашу.
Это все, что у него осталось – запах соевого соуса, воспоминания об одной улыбке, о нескольких словах и фотоальбом из фото, которые собрали все, кто его знал. На фото все люди – незнакомые, и они подписаны чужой рукой – «Мама», «Юта», «Бабушка», «Лето в Судзу**», «3 года». Он не узнает и себя, пристально вглядываясь в – кажется – знакомые черты, и не может вспомнить. Кажется, он никогда таким и не был, и не мог быть – улыбка не его, лицо не его. Одно лицо на снимках он теперь знает точно – и воспоминания заставляют его задышать часто, сердце сжимается так, что он едва не хватается за грудь, не выдержав внезапного прилива радостной паники, когда видит его, входящим в комнату для допросов. Все так! Он не ошибся, это именно он, его смеющийся взгляд и теплые руки, и даже голос. Его изменили годы, незнакомые интонации и серьезный, сухой тон заглушил привычную мягкость и хрипотцу, но он все равно помнит.
Он смеется, вспоминая, и откидывает голову назад в немом восторге. Его ослепляет чувствами, о которых он забыл, по которым скучал. Как долго он не чувствовал вообще ничего, будто вместо сердца у него было выжженное пепелище.
Он обязан это вернуть. Теперь ему не хочется возвращаться назад.
Джин не стал возвращаться в комнату для допросов. Не стоило подвергать все дело опасности, лучше делать все верными, проверенными методами. Комиссар ясно сказал ему, что идти на уступки и потакать желаниям подозреваемого – слишком большой риск, который оправдывается только в случае крупных ставок. Пока же этот парень не сказал почти ничего, кроме своего имени, поэтому стоит быть с ним строже.
Они уже проверили хозяев дома. Это была молодая женатая пара, уехавшая в отпуск на Гавайи. Их дом сгорел почти дотла, и теперь их больше интересовала сумма страховки, чем поимка преступника, но услышав имя Каменаши Казуи, они хором заявили, что не знают его. Фотография тоже не помогла. Поводов не верить им не было, так что версия о преступлении по личным мотивам отпадала.
Даже если этот парень и не поджигатель, стоило разузнать его хорошенько, потому что ожоги на его руках не появились сами. Возможно, настоящий виновник уже расслабился и его можно будет поймать.
Джин ехал на фабрику игрушек, где работал Каменаши. Одна мысль не давала ему покоя: обожженные руки Каменаши – и фабрика, на которой он трудится мелким рабочим. Через его пальцы за день проходят сотни деревянных деталей, которые он скрепляет, занозы попадают ему под кожу, розовую, как у ребенка…
Джин вздрагивает и трясет головой, отгоняя настойчивые образы. Может, дело в том, что Каменаши странный? Выглядит он нормально, но те слова, что он сказал Джину… Каменаши уверен, что знает его, но Джин, сколько бы не пытался, не может припомнить его. Он внимательно смотрел на Каменаши – на его удлиненные глаза, упрямый подбородок и тонкие губы – и, в конце концов, решил, что он очень напоминает Джину бывшего однокурсника – но не более того. В любой другой день он бы выбросил из головы все эти странности…
Но после того как Каменаши сказал ему: «Помнишь, как ты крал снасти из старого сарая, стоявшего на причале в Судзу***?», Джину стало не по себе.
Его бабушка жила в Судзу, и до того, как ему исполнилось шестнадцать, он ездил туда каждое лето.
На фабрике с ним говорил семпай Каменаши, вежливый мужчина средних лет. После его первых слов, Джин понял, что вся его поездка была бесполезным мероприятием: говорил он мало, сухо и формально, и не сказал ничего стоящего.
- Нет, нет, нет, - отвечал он. – Не думаю. – И вежливо кланялся.
После этого Джин сел в машину и поехал на большей скорости, чем обычно. Он выкурил сигарету в два раза быстрее. Он ничего не понимал. Это не парень, а чистый лист – ни семьи, не друзей, ни истории? Распечатки с базы данных ничего не давали – место рождения, место учебы – профессиональный колледж, нынешнее место работы. Ни одной зацепки. Скоро ему выдадут ордер на обыск дома – комиссар обещал поспешить с этим – и только на это Джин и рассчитывал, потому что больше у него не было зацепок.
Но он был раздражен не только поэтому. Каменаши заставлял его нервничать, и дело начало становиться слишком личным. И Джин понятия не имел, что с этим делать.
На третий день пребывания в тюрьме Каменаши выглядел не так хорошо. На подбородке виднелась щетина, под глазами обозначились круги, одежда выглядела неопрятной, но когда Джин вошел в комнату для допросов, его глаза засияли и он улыбнулся.
У Джина что-то екнуло в животе от этого взгляда.
- Вы будете говорить? – подчеркнуто сухо спросил он, пытаясь не смотреть Каменаши прямо в глаза. Казалось, он весь светился, и, глядя на это юное лицо, трудно было поверить, что ему всего на два года меньше, чем Джину.
- Нет, - помотал головой он. – Я же говорил, что ничего не знаю.
Джин перебрал бумаги, лежащие на столе. Без его признания… без любых его слов все расследование будет впустую.
- Может, вы знаете что-то о других пожарах? – начал он будничным тоном. – О тех, которые были раньше? О них говорили в новостях, это довольно широко освещалось. А вы, насколько я знаю, живете в этом районе.
И тут Каменаши кивнул. Джин, не надеявшийся на такую удачу, замер.
- Кто-то поджег три дома в Кацушика. Конечно, я слышал. Кое-что даже видел. Один дом горел совсем недалеко от моего.
Джин слушал, боясь прервать речь Каменаши каким-то громким звуком, неправильным движением. Вопросы он задаст потом.
- Я вышел погулять ночью. И увидел дым в небе за пару кварталов от нас. Я побежал туда, не задумываясь – сразу было ясно, что происходил. Но когда я был там, дом сгорел уже наполовину, вокруг были люди, и я понял, что кто-то вызвал пожарных, так что остановился недалеко.
Каменаши ухмыльнулся и посмотрел вверх, будто что-то припоминая.
- Вы никогда не видели пожар? Это странное зрелище. Ты уже ничем не можешь помочь. Все уже произошло. Это… красиво. Печальная смерть. Через много-много лет этот дом бы сгнил от дождей и старости, но он умер… как это сказать, молодым.
Джин не удержался и вздохнул. Каменаши кинул на него косой взгляд, но продолжил.
- Я видел еще два пожара. Один произошел рядом с моей фабрикой, другой… эм, я проезжал мимо на велосипеде. Пепел все еще летал в воздухе, хотя пожарные потушили пламя. И людей уже не было. Никого, только пепел, который разносился в округе. А земля была черной от выжженной травы. Наверное, этот кто-то вылил огромную канистру бензина, чтобы поджечь дом. Так он быстро сгорел.
- Любите смотреть на пожары, Каменаши-сан? Поэтому у вас обожжены руки? – неожиданно спросил Джин.
Каменаши вскинул брови и поджал губы. Какое-то странное выражение промелькнуло у него на лице, но тут же сменилось раздражением.
- Я больше ничего не скажу. Можете думать, как хотите.
И Джин был готов проклинать себя за поспешность и за то, как ему хотелось узнать о нем больше.
Дело продвигалось медленно. Ордер на обыск задерживали, сколько бы Джин не просил, и комиссар начал намекать, что пора бы заняться чем-нибудь другим, вместо того, чтобы постоянно писать прошения. Но Джин уже сделал все, что мог, и даже больше. Он съездил во все места, которые были указаны в личном деле Каменаши. На фабрику, в колледж, и даже зашел к бейсбольному тренеру университета.
«Они все сговорились», - думал Джин, выкуривая вторую пачку за день.
Ничего, еще раз ничего. Только сам Каменаши, только его слова, его поведение. Его взрослый голос и мальчишеские глаза. Его мысли о смерти и жизнерадостный смех. И молчание, в котором загадок больше, чем в ящике Пандоры.
«Помнишь, как ты крал снасти из старого сарая, стоявшего на причале в Судзу?»
Это стало настоящей манией. Джин не мог думать ни о чем, кроме дела. Стряхивая пепел, он думал о пожарищах, оставленных неизвестным поджигателем. Идя по улице, он вздрагивал, видя велосипедистов в джинсовых куртках. Он придумывал версии – одна другой невероятнее – которые выглядели достаточно убедительно. Но Джин так и не мог твердо решить для себя: Каменаши просто не повезло оказаться рядом или он и есть настоящий Поджигатель?
Да. Джин был уверен в этом, и если бы его слова обладали достаточной силой, Каменаши давно бы сидел в тюрьме. Но доказательств не было. Признания не было. И если сказать честно, не было и мотива.
Да и причин, если говорить не как полицейский. Он не похож на поджигателя, у него юное и грустное лицо, без следа порочности и уязвленной гордости. Он не садист и не убийца – сгоревшие дома были пусты, без следов человеческого присутствия. Он живет в своем собственном мире – Джин видел игрушки, которые Каменаши делал сам, не на конвейере. Милые и неумело сделанные, будто к ним прикасались руки неуклюжего ребенка, и если этими же руками он чиркает спичкой и бросает ее в бензин, разлитый на деревянном полу…
То Джин совсем ничего не понимает в этой жизни.
В тюрьме не сыро и не темно, это сухое и скучное помещение, где он проводит свои скучные дни. Он перестал следить за часами – стрелки будто засыпают и ползут медленно и неохотно.
Он просит охранников, так вежливо, как только может – принести ему старые газеты, журнал, да хоть телефонный справочник – чтобы скоротать время, и ему приносят тонкую газету на четыре полосы с ежедневными новостями. В одной заметке сдержанным тоном сказано: «Пойман подозреваемый в поджогах в Кацушика», и он закрывает эту страницу, предпочитая прочитать материал о сельскохозяйственной выставке. Газета заканчивается слишком быстро, так что он откидывается на кушетку и долго рассматривает потолок.
Их было двое – один старший, другой младший, один веселый, другой – задумчивый. Один все время лохматил волосы, выгоревшие на солнце, другой любил на это смотреть. Один любил море, другой любил его.
И любит до сих пор.
- Я получил ордер на обыск, - начал Джин извиняющимся тоном. – Завтра его подпишут и утром мы обыщем ваш дом.
Каменаши никак не отреагировал. Он даже не смотрел на Джина, и казалось, ему нет никакого дела до происходящего в комнате.
Джину стало не по себе. Ему не нравилось чувствовать себя виноватым, но Каменаши пошел еще дальше – и пытался выставить его дураком.
- Каменаши-сан! – почти крикнул Джин, обращая на себя внимание. – Может, вы все-таки признаетесь в том, что сделали? Как официальное лицо, я могу вас заверить, что чистосердечное признание облегчит вашу вину, а в вашем случае это будет совсем немаловажно. Кроме того, как вы понимаете, это освободит нас от множества бумажной работы, которую выполняет наш отдел из-за того, что вы содержитесь здесь уже какое-то время. Подумайте над этим.
Каменаши поднял взгляд. Это были усталые глаза, человека гораздо старше самого Джина, пустые глаза, выжженная земля. В уголках губ намечались скорбные складки. Это была удивительная и страшная перемена, и Джин по-настоящему испугался.
- Я сказал все, что мог, - устало ответил он. – Но скажи мне, Джин, почему ты делаешь вид, что не помнишь меня? Это… бесит.
Джин насторожился. Каменаши снова начал разговор, который не относился к сути дела, но как чувствовал Джин, был очень опасным для него самого.
Каменаши смотрел на него пристально, будто ждал ответа.
- У тебя были абсолютно идиотские шутки. И я всегда бил тебя по голове, а ты визжал так, будто врезал тебе со всей силы. А еще ты сам чинил свою лодку, замазывал ее смолой, и бабушка била тебя полотенцем, когда видела, что ты опять заляпал волосы.
Каменаши улыбнулся. Тень понемногу уходила с его лица.
- Ты должен был готовиться к экзаменам летом, но никогда ничего не делал. Ты говорил, что идешь читать на пляж, а сам заматывал книги в пакет и закапывал в песок. И мы шли купаться.
Каменаши посмотрел на Джина, ожидая реакции. Но тот молчал.
- У тебя было столько родинок на теле, - сказал он, и его голос дрогнул. – Множество, будто кто-то обсыпал тебя кофе. И постоянно шелушились губы, и песок собирался в сгибах локтя…
Джин не выдержал, кашлянул, подвинулся на стуле ближе. В висках стучало, горло пересохло, и он судорожно пытался придумать хоть какие-то слова. Каменаши взволнованно следил за ним.
- А вы, Каменаши-сан?
Ответом ему была улыбка.
- А я был с тобой. Ты же помнишь.
Джин на секунду зажмурил глаза.
- Вам кто-то рассказал обо мне? От кого вы это слышали? Это все не относится к делу, и я последний раз спрашиваю: вы будете сотрудничать? – вопросы летели, как пули. Он хотел поразить Каменаши, заставить его замолчать.
Каменаши помотал головой. Свет в его глазах потух.
- Мне не о чем говорить. Можете делать все, что хотите.
Джин шумно отодвинул стул, встал из-за стола и вышел из комнаты, стараясь не встречаться с Каменаши взглядом.
Раздражение и отчаяние клокотало у него в горле, он стискивал зубы, чтобы не выругаться в голос.
Почему он так злится? Каменаши не виноват, он же не мог знать, что Джин не помнит.
Из его памяти стерся огромный кусок – его шестнадцатое лето у бабушки, и что бы там Каменаши не говорил…
Джин совершенно не хочет вспоминать.
Комиссар вызывал Джина, когда тот даже не успел выпить кофе после возвращения и даже не брался за отчет.
- У тебя хоть что-нибудь есть? – нетерпеливо начал он, когда Джин еще не закрыл дверь.
Джин попытался оправдаться.
- Мы перевернули весь дом, даже простучали стены – ничего, никаких вещей, которые могли бы хоть что-то сказать, никаких бумаг. Спартанский порядок. Как в казарме.
Комиссар тяжело опустился на стул и вздохнул.
- То есть, ты хочешь сказать, ни одной зацепки?
Джин покачал головой. От стыда у него горел затылок.
- Ничего, что имело бы отношения к пожару. Мы опросили соседей – никто не может подтвердить его алиби. Опровергнуть тоже. Впрочем, он сам не особенно старался. Просто знает, что его не в чем обвинить.
Минуту они молчали. Потом комиссар поднял глаза на Джина и мрачно спросил:
- А ты сам что думаешь?
Джин немного помолчал, прежде чем начать.
- Я думаю, что он виновен. Но у меня нет доказательств, - неохотно сказал он, пытаясь не смотреть комиссару в глаза.
Тот безнадежно махнул рукой.
- Я бы поручил тебе придумать, что я должен сказать в оправдание завтра… Но боюсь, ты и с этим не справишься.
Никогда в жизни Джин не чувствовал себя хуже.
Выходя на улицу, он достал из кармана пачку сигарет. Третью за эту день. Черт бы все побрал.
- Черт, Ю, - зашипел Джин, когда Широта наступил ему на ногу. Тот посмотрел на него, и громко заржал.
- Не засни тут, иначе подумают, что ты пьян до состояния нестояния.
- А я бы хотел, - пробурчал Джин и подпер голову рукой.
Широта сел рядом, держа в руке шар и ткнул Джина в плечо рукой.
- Да что с тобой? Проснись уже. Девчонки спрашивают, почему Аканиши-кун такой грустный. Вставай, погоняй шары, - и довольный каламбуром, расхохотался.
Самое печальное заключалось в том, что боулинг был идеей Джина. Он решил придумать что-то действительно интересное, вместо бессмысленных попоек в барах на Роппонги и организовал свидание вслепую. Девушек, впрочем, нашел Широта – он был более разборчивым.
Но сейчас Джину не хотелось видеть ни боулинг, ни глупого Широту, ничего, кроме стакана, наполненного неразбавленным виски. И немного водки. Объяснить это было невозможно – в конце концов, он сам придумал эту «трезвую субботу», и теперь ему придется как-то выкручиваться.
Он встал со стула. Тапочки для боулинга были ему малы и неприятно натирали. Увидев его, одна из девушек кинулась ему навстречу с шаром в руке.
- Аканиши-кун! – выдохнул она, буквально подлетая к нему. – У нас как раз не хватает одного человека для команды. Пойдешь?
«А что мне еще остается?» - хотел ответить Джин, но сдержался.
- Пойдем, - сказал он, аккуратно устраивая руку на талии девушки. Она захихикала, но руку не убрала.
На памяти Джина это был самый паршивый вечер субботы во всей его жизни.
На его коленях лежали бумаги, которые вытащили при обыске квартиры Каменаши. Использованные купоны, билеты, конверты, альбомные листы с неясными карандашными набросками – там не было ничего интересного. Джин зажег сигарету и начал складывать их как можно более аккуратно. Каменаши отпустили сегодня утром, извинившись за все, и Джин должен был отдать ему этот хлам, даже если тот сам собирался его выбросить. Джин равнодушно перебирал бумаги, укладывая их в одну аккуратную стопку, как вдруг неосторожно двинул рукой, и что-то тяжелое упало на пол. Джин потянулся рукой и увидел, что это большой конверт, плотно набитый бумагой.
Этого они точно не видели. Пропустили.
Джин поспешно поднял бумагу с пола. Это был стандартный конверт крупного формата, внешне совершенно не примечательный, но Джина больше интересовало, что в нем. Он высыпал на кровать все бумаги, что там лежали. Даже при беглом взгляде было ясно, что они собраны здесь специально.
Первая стопка, скрепленная степлером, была медицинским заключением.
«Каменаши Казуя, 18 лет. Острое посттравматическое расстройство.
Поступил в шоковом состоянии, был тревожен, замкнут. Часто повторяющиеся кошмары, приступы триггера. Назначен курс седативных препаратов, водные процедуры, курс психотерапии».
И таблица периодом на четыре года.
Рецепты на таблетки.
«Психотропные препараты, бензодиазепины».
Ежегодные заключения лечащего врача.
У Джина дрожали руки, когда он перебирал страницы.
«В результате курса психотерапии назначена арт-терапия. После начала лечения тревожность снизилась, симптомы бессонницы стали уменьшаться».
«…на рисунках часто повторяется мотив смерти, огня, ужаса. Рисует родных людей, сгорающих в пламени - результат травматического расстройства. Назначены антидепрессанты».
…«Помнишь, как ты крал снасти из старого сарая, стоявшего на причале в Судзу?»
Их было двое – старший и младший. Младший сторожил дверь, пока старший тащил снасти через окно. Потом они шли в море на старой дедушкиной лодке. Ловили корюшку и навагу, складывали в маленький садок. Когда хотели отдохнуть, ложились на дно лодки и смотрели на облака. Их пальцы гуляли по нагретой коже друг друга, иногда забираясь слишком далеко. Они дышали чаще, лодка раскачивалась, солнце разбрызгивалось по их животам. Они улыбались друг другу без слов.
Однажды, возвращаясь с рыбалки, они увидели пламя. Оно пожирало дом, стоящий рядом с пустырем. Мадший закричал, и бросился вперед, роняя все, что держал. Старший оцепенел и смотрел на пламя. Младший вбежал в дом, но его выволокли оттуда пожарные, а потом бабушка Джина пришла и закрыла ему глаза рукой.
Когда он их открыл, то был уже в машине, по дороге в Токио.
«А где Казуя?» - спросил он.
И бабушка ответила: «Забудь о нем. Ты едешь домой».
И Джин забыл.
Он ехал на велосипеде, огибая газоны и пугая окрестных собак.
Было уже темно, и он постоянно звенел в звонок, чтобы предупредить зазевавшихся прохожих.
Поднялся ветер, и Казуя поежился, но сам не заметил этого.
Он думал о том, что скажет Джину, когда приедет.
Сначала он увидел, что вещи стоят не в том порядке, потом увидел открытый ящик стола и в нем – пустоту.
Казуе стало страшно, а потом накатило безразличие.
«Ну, вот и все», - подумал он. «Теперь я ничего не смогу отрицать».
Джин видел все, читал все, и если он такой, как Казуя о нем думает – то есть, полицейский, который хочет закрыть дело – то утром он представит доказательства в полицию.
Каме арестуют, предъявят обвинения, и на этот раз он не уйдет.
Просто потому, что он слишком устал. Этот мир – сложное место, болезненное место. Он не сможет отрицать то, что сделал, не сможет врать им в глаза.
Да, он готовился – выбирал место и время, покупал бензин и искал сухое дерево, продумывал все, вплоть до направления ветра. Все горело так, как он хотел - так, как он помнил. Видя пламя, он снова оказывался там, дома, держа за руку маму и видя ее в последний раз. Воспоминания мешались, запах соевого соуса и мокрой шерсти переплетались в его сознании и чувство любви и вины, приходящее с пожаром, налетало как ураган и сметало его с земли, раздавливало так, что он терял сознание.
У него больше ничего не было, только эти гиблые воспоминания.
А теперь у него есть Джин, которого он тоже должен заставить вспомнить.
Джина разбудил стук в дверь. Он проснулся мгновенно, взял пистолет и бесшумно прошел по коридору к входной двери.
- Кто? – спросил он грозно, готовясь ко всему, даже к самому худшему.
Ответ его поразил.
- Это я, Каменаши, - ответил ему тихий голос, и что-то зашелестело за дверью.
Этот голос Джин узнал бы даже во сне. Опустив пистолет, он открыл дверь, даже не побеспокоившись о том, что одет не для приема гостей.
- Добрый вечер, - начал Каменаши и с удивлением уставился на его голую грудь.
- Проходи, - бросил Джин и поспешил в спальню, чтобы одеться. За его спиной Каменаши прошел в дом и закрыл дверь.
Когда Джин зашел в гостиную, он увидел, что Каменаши сидит на краю дивана, заваленного всяким хламом, сложив руки на коленях. Он явно чувствовал себя неуютно.
- Ты все видел? – начал он, когда Джин даже не успел сесть.
Каменаши занял единственное свободное место на диване, так что Джин сел на пол. Было темно, и отсюда лицо Каменаши казалось темным пятном.
- Да, - ответил Джин глухо. Помолчав, он продолжил, - я не знаю, что с тобой делать. Что было бы действительно правильным.
Короткий смешок разорвал тишину. Каменаши чуть пошевелился на своем месте.
- Мне ничего не нужно. Если хочешь, сдавай меня полиции. Я устал от всего. Может, в тюрьме я смогу отдохнуть. Говорят, там много времени, чтобы подумать.
Джин усмехнулся. Этот парень поразителен – способен шутить в такой ситуации.
- Мои руки до сих пор болят. Почти постоянно, но в жару и холод – почти невыносимо. На работе я ношу перчатки – иначе нельзя, все-таки мы работаем с деревом и можем повредить руки.
Глаза Джина уже достаточно привыкли к темноте, так что он различал лицо Каме – напряженный подбородок и нервно дергающийся кадык.
- Знаешь, что у меня с руками? Я пытался вытащить маму. На самом деле, доктор рассказал это мне, а ему рассказал пожарный.
Он вздохнул.
- На нее упал шкаф. Он уже загорелся, но я пытался его поднять. Наверное, я ничего не чувствовал в тот момент, потому что довольно долго держал его. Огонь чуть не прожег мне руки насквозь. Пожарные вовремя оттащили меня. Мама умерла во сне. А я потерял сознание, когда меня вытащили на воздух.
Джин молчал, боясь пошевелиться.
- С тех пор я не помню ничего. У меня есть только фотографии, но я могу лишь догадываться, что на них. Будто фильм смотрю. Помню только, как я уходил на рыбалку в тот день и она погладила меня по голове. Помню, как я пытался вытащить ее из огня.
Голос Каменаши зазвенел.
- Мне снится, как я обнимаю ее там, в огне. И мы засыпаем вместе.
Он замолчал. Джин положил ему руку на колено, еле удерживаясь от желания обнять. Теперь это был не просто «подозреваемый в поджогах в Кацушика». Это был Казуя, которого он знал когда-то. Милый и смешливый, в твердым взглядом и звонким смехом. Теперь он помнил все, до мелких деталей. И это отчаянное чувство кружило ему голову.
- Я могу быть с ней, с ними, в этом доме, когда вижу пламя. Я знаю… меня никто не поймет. Я сумасшедший. Доктор говорил мне, что я «сжигаю людей» на своих рисунках. Вот, посмотри, - и Казуя положил Джину на колени папку, которую тот не заметил сначала.
Он дотянулся до торшера и включил свет. Казуя молча сидел на диване и наблюдал за ним.
На рисунках были все оттенки красного – от насыщенного алого до розового и оранжевого, переходящего в желтый. Казуя знал, как многоцветно и многолико пламя, как оно красиво и пугающе. И рисунки завораживали. Казалось, на руках Джина лежал пылающий костер, лижущий его пальцы. На следующей картине пламя обхватывало плечи женщины с закрытыми глазами - так любовно, будто обнимая, и глядя на нее, Джин ясно понял все.
Но забыл обо всем, увидев на следующем рисунке себя.
Это был неуверенный набросок, и в некоторых местах Казуя ошибся, но главные черты передал точно. Это его лицо – с широкой дурашливой улыбкой, растрепанными волосами и нос в веснушках – «будто кто-то обсыпал кофе»…
Джин поднял глаза. Казуя смотрел на него своими горящими глазами, пристально и напряженно.
- Я помнил только тебя, - глухо начал он. – – Я забыл все, кроме тебя, потому что ты не сгорел, ты остался на берегу. Мы больше не виделись, но это неважно. Теперь ты можешь вспомнить меня?
И Джин не выдержал.
- Казуя, - выдохнул он, вставая с пола. Он порывисто обнял его, положив голову на плечо, прежде чем Казуя сказал хоть одно слово. Он почувствовал, как его обняли в ответ, нежно и крепко.
- Можно я останусь здесь на ночь? – прошептал Казуя. – А потом ты больше меня не увидишь.
И Джин со всей ясностью понял, что значит его первая фраза.
Они раздевались в полной тишине, сопровождаемые только вздохами и скрипом кровати. Казуя дышал громко и часто, вздрагивая от любого прикосновения. Под пальцами Джин ощущал шрамы, и каждое прикосновение отдавалось где-то внутри, будто это его кожа была изрезана.
- Такой худой, - выдохнул Джин, проведя пальцами по животу Каме, по его выступающим ребрам, а потом наклонился и провел языком по ключице. Казуя обнял его на плечи и перестал дрожать.
И тут волна жара обрушилась на них, как ураган. Никогда в жизни Джин не испытывал подобного. Они сплавились вместе и двигались навстречу друг другу, бесконечно близкие и далекие, разделенные годами и печалями. Солнце нещадно палило, обжигая кожу Джина, пальцы Казуи впивались в его горячую спину и он шумно дышал, пытаясь добыть немного кислорода в этой гонке. Куда мы летим с тобой вдвоем?.. Все равно, только бы вместе.
Как горячие камни остывают после дождя, так Каме и Джин, лежали, покрытые потом в темной и холодной комнате. Глаза Казуи были закрыты, и дыхание постепенно стало замедляться - он начал засыпать. Последнее, что он сделал – взял Джина за руку, и чувствуя его маленькие пальцы, переплетенные со своими, Джин еще больше ненавидел свое решение.
Он нарушил все, что мог. Он знает, что его ждет. Все, на что он работал, чего добивался долгие годы учебой и кропотливым трудом, разрушено. Но это стоило того.
Утром он встанет раньше и заявит в полицию. Он сделает все, чтобы Казуя не попал в тюрьму, но ему нужна помощь, и Джин будет с ним рядом, все время рядом.
Он проснулся от громкого треска, будто на лесопилке кто-то ломал ветки.
Но Джин знал, что это за звук, что это за запах и почему ему так трудно дышать.
Он повернул голову – Казуи рядом не было.
Джин схватил штаны и выбежал наружу.
Дом горел с кухни. Спальня только начала загораться, и Джину повезло, что он успел уйти. Едва выйдя на улицу, он начал искать глазам Казую, но его нигде не было. Он скрылся.
«Как же», - подумал Джин. «Конечно, ему все равно. И как я только мог поверить».
На улице стали появляться зеваки. Пара спортсменов с ужасом выглядывали из-за забора, боясь подойти ближе. Вдалеке послышался звук пожарной сирены – видимо, кто-то успел вызвать помощь - если это был не сам Казуя.
Джина обожгло горьким чувством обиды и беспомощности. Как он мог поверить Казуе? Заманил и сжег единственного свидетеля его вины. Наверное, он думал, что Джин задохнется в дыму.
«Ты меня больше не увидишь». И не соврал. Вряд ли Джин его увидит, даже оставшись живым.
«Ты меня больше не увидишь»…
Внезапно на него накатил ужас. Молясь всем богам, существующим в мире, он что есть сил побежал в дом, надеясь успеть. «Нет, нет», - думал он, «нет нет пожалуйста, пусть этого не будет пусть его там не будет пожалуйста пусть он будет жив»…
Он был там. Рядом со спальней, в небольшой гардеробной, он спрятался за коробками с обувью и казалось, спал. Дым застилал дом, и Джин знал, что еще немного – и пламя доберется до порога.
- Казуя! – кричал он, хлопая его по щекам. – Казуя! – когда подхватывал на руки и вытаскивал из шкафа. – Казуя, - шептал он, когда передавал на руки медикам, приехавшим как раз вовремя.
Он поехал за ним в больницу и только потом заметил, что бос. Он полночи просидел в ожидании, глядя в одну точку, и очнулся только, когда медсестра позвала его в палату.
Глаза Казуи были закрыты, но он попытался улыбнуться Джину.
Джин подошел к нему и прикусил губу, увидев его на постели беспомощным и больным.
- Зачем ты так? – прошептал Джин.
Казуя облизал сухие губы.
- Я просто хотел остаться с тобой навсегда.
На суде Джин лично свидетельствовал в защиту Каменаши Казуи. Он делал это как гражданское лицо – его лишили звания и отстранили от дела. Медицинская комиссия вынесла заключение, которое предусматривало применение принудительных мер медицинского характера сроком на два года.
Они встречаются на Рождество, на распродажах в огромном торговом центре, где Джин сбивается с ног, пытаясь найти ту самую шляпу для Широты. Он останавливается, когда видит его – худого, задумчивого, в той самой шляпе – и не такого печального, как он его помнит. Еще более красивого.
За огромными окнами идет снег, и Джину кажется, что это похоже на рождественское чудо.
Джин подходит и дотрагивается до полы шляпы пальцами в тонких перчатках.
Он вздрагивает и поднимает взгляд. Сияющие глаза, в которых отражаются пошлые елочные огни, заставляют бабочек в животе Джина встрепенуться.
- Привет, незнакомец, - говорит Джин, с удовольствием наблюдая за тем, как краснеют его щеки. – Тут недалеко варят хороший кофе с перцем, хочешь, пойдем со мной? Говорят, он горячий, как огонь.
Казуя прикладывает его руку к своей щеке и счастливо смеется.
*- песня группы 30STM «Hurricane».
** - Кацушика – район Большого Токио.
**Судзу - город в Японии, находящийся в префектуре Исикава.
Пара: АКаме
Жанр: AU, angst, детектив
Рейтинг: R
Написано для феста "Kaizoku No Kizuna".
Crash, crash, burn
Let it all burn
This hurricane's chasing us all underground ©
читать дальшеОгонь занимался долго, неохотно. Он бросил еще бумаги в разгорающееся пламя, присел на корточки, терпеливо раздувал огонек на листе старой тетради, пока белые клочки бумаги не обуглились и не свернулись.
Он подождал, пока пламя доберется до носков его кед, а потом положил в середину доску. Хорошую, сухую доску – он взял ее там, где лежали готовый к переработке мусор со стройки. Пламя разгоралось все сильнее, и даже моросящий дождь был ему не страшен. Костер начал лизать крыльцо, через несколько минут огонь устремился в дом. Бензиновые реки запылали, сжигая все на своем пути. Он был слишком увлечен зрелищем, чтобы подумать о собственной безопасности, но теперь решил, что лучше спрятаться за огромным баком, так чтобы его не было видно со стороны домов. Бак удушающе пах краской, и он отстранился, брезгливо поежившись, но забыл обо всем, увидев, как в доме зажегся свет.
Но это не был верхний свет, это огонь добрался до внутренних комнат, и сжигал там все – деревянные полы, татами, мебель и ткань, стирал все, чем жили люди, живущие там, стирая их самих. Искры летели в воздух, трещало дерево, и кажется, он мог различить запах жженной пластмассы, но это был лишь плод его воображения – он стоял слишком далеко.
Он не мог больше стоять – ноги подкашивались от волнения и возбуждения. Он присел за голую землю, прислоняясь спиной к баку. На свете ничего не могло сравниться с этими звуками, с запахом гари и искрами в ночном воздухе.
Он закрыл глаза и подумал о маме. Ее руки пахли соевым соусом, когда она гладила его по голове. Пальцы на его волосах… Он положил руку на лоб, провел по макушке. Не то, все не то.
Он помнит и другие прикосновения: солнечные лучи на щеках, гладкие, вертлявые рыбины, выскальзывающие из рук и касающаяся шеи рука, после того, как чужой смешок растворился в воздухе: «Рыба с чешуей на шее!»
И сухие губы, и устремленные на него глаза с искрой страха в глубине.
Все это утонуло в запахе дыма.
У Джина обычно не так много дел, и в этот раз он позволил себе прийти на работу чуть позже, но когда на входе его встретил злой и напряженный комиссар, Джин перестал улыбаться.
- Аканиши, на минуту.
Комиссар проводил его в свой кабинет и закрыл дверь, отчего Джин почувствовал себя глупым школьником у директора и начал мысленно перебирать в уме все оправдания.
- В комнате для допросов, - начал он и недовольно сморщился, – подозреваемый в поджогах в Кацушика.**
- Поджигатель? – не выдержал Джин.
- Подозреваемый, - поправил его комиссар. – Задержали рядом с местом преступления утром. Ничего не говорит, не подтверждает и не отрицает. Я сомневаюсь, что он и есть поджигатель, но не просто же так он проходил мимо. В шесть часов утра.
Джин, молча обдумывая слова, ждал продолжения. На самом деле, он понятия не имел, чего хочет комиссар именно от него, но интуиция подсказывала, что от долгого вступления не стоит ждать ничего хорошего.
- Будешь вести это дело. Он главный подозреваемый, против него все обстоятельства. Улик нет, но они появятся, стоит только приложить усилия. Так что даже ты справишься.
Джин остолбенел и даже не попытался скрыть удивление. Он не самый лучший полицейский в отделе – мелкая сошка, рядовой сотрудник – и его никогда не привлекали к работе с опасными преступниками.
И он совсем не хотел, чтобы это случилось сейчас.
- Когда-то это должно было случиться, - вздохнул комиссар, неожиданно ответив на мысли Джина. Его пальцы нервно барабанили по спинке стула. – Так, ладно, не тяни время, расспроси его обо всем, что можешь. Только вот… стой.
Джин, уже собиравшийся выходить из кабинета, обернулся.
- Этот парень слегка не в себе. Не похож на поджигателя, но все равно странный. Будь начеку.
Это был молодой человек чуть младше его, похожий на подростка, с внимательным и глубоким взглядом. Джинсы, клетчатая рубашка, дешевые часы – ничего в нем не выдавало неадекватного человека, поджигателя, пойманного на месте преступления. Он был абсолютно спокоен. Руки, лежащие на бедрах, не напряглись, когда Джин сел напротив него, и казалось, он никак не отреагировал на его приход. Разве что взгляд стал немного пристальнее.
Джин чувствовал себя неуверенно и изо всех сил пытался это скрыть. Внимательно разглядывая подозреваемого, он лихорадочно придумывал слова, с которых следовало бы начать. Он уже вел допросы, но чаще всего они шли по двум направлениям: «Вам выгодно с нами сотрудничать» и «У тебя будут крупные неприятности, если продолжишь молчать». Он же не может спросить в лоб: «Это ты организовал все эти пожары?» Это было бы неумно. Хотя, может быть…
Тишину нарушил подозреваемый. Вздохнув, он убрал руки с бедер и положил на стол. И тут Джин вздрогнул. Эти руки, испачканные в земле, были покрыты шрамами от ожогов. Рубцы шли по тыльной стороне ладони, доходили до пальцев, а кожа на ладонях была неестественно розовая и нежная, как у ребенка.
Джину стало нехорошо. Он глубоко вздохнул, пытаясь прийти в себя, и тут же заметил направленный на него насмешливый взгляд парня.
- Меня зовут Каменаши Казуя, - внезапно начал он. – И я вам ничего не скажу.
Джин вышел из комнаты для допросов невероятно раздраженным. Руки дрожали. Он был зол на то, что его авторитет здесь – в полицейском управлении! – кто-то пытался игнорировать. После того, как подозреваемый представился, Джин резко оборвал его словами: «Я буду спрашивать, а вы – отвечать». Но было поздно, момент упущен, Джин уже был не тем, кто устанавливает правила. И это было тревожным знаком.
Постучав в дверь кабинета комиссара и услышав его голос, Джин вошел и застыл перед столом в ожидании.
- Имя подозреваемого - Каменаши Казуя, 21 год. Сейчас его пробивают по базе. Как он сам сказал, живет в Кацушика, но адрес назвать отказался. Работает на фабрике игрушек…
Брови комиссара приподнялись.
- Ну да, да, мелким рабочим. Родственников нет, что странно. От адвоката отказался. Выглядит вменяемым, но я решил, что лучше все-таки проверить.
- Неплохо, а что насчет поджога? – нетерпеливо оборвал Джина комиссар. – Он сказал, что делал на пустыре?
Джин посмотрел в окно. Рядом с полицейским управлением проходили люди, в костюмах, улыбчивые и серьезные, светило солнце, слышался отдаленный шум машин.
«Это мои последние секунды нормальной жизни», - подумал Джин.
- Он сказал, что ничего не будет говорить.
- Это еще что такое! Еще одна головная боль, - поморщился комиссар. – Мне уже звонили сверху, попросили поторопиться, потому что с этим делом надо поскорее покончить. Все против него, остальное - дело времени. Что ему нужно?
Вопрос был риторическим, но Джин знал на него ответ.
«Ты», - сказал Каменаши Казуя, глядя Джину прямо в глаза. «Мне нужен ты».
Джин нервно сглотнул.
- Я не знаю. Может, он хочет все запутать? Оттянуть время? Я думаю, можно заняться сбором информации, и проводить допросы, может, он как-нибудь выдаст себя?
Комиссар вздохнул.
- Это слишком долго. Давай так. Времени у тебя – одна неделя. Я могу дать тебе одного помощника, чтобы все пошло быстрее. Больше я ничего не могу сделать.
- Нет, - ответил Джин, неожиданно вспомнив.
- Нет?! – переспросил комиссар раздраженно. Его лоб покраснел, и это был верный признак, что он начал злиться.
- Нет, - поспешно ответил Джин, - не надо мне помощника. Он сказал, чтобы я работал один, иначе он не будет сотрудничать.
- «Он», «он», - проворчал комиссар. – Как его зовут, говоришь?
- Каменаши Казуя, - повторил Джин и почувствовал, как по его спине устремился холодок.
«Называй меня Казуя», - прошептал он, наклонившись вниз, почти к самому лицу Джина.
Аканиши Джин не любит сложностей и неприятностей, его жизнь давно установилась и полностью его устраивает. Он любит свою работу, которую выбрал сам, хотя ему пока немного трудно привыкнуть к рутине и дисциплине после вольной студенческой жизни. Он любит пиво, громкую музыку, девушек-иностранок, не слишком скромных японок с большой грудью (один раз он даже встречался с девчонкой, снимавшейся в порно), своих друзей, вчерашних студентов с веселящим газом в крови, коллекционирует старые электрогитары (а потом на некоторое время переезжает к родителям, чтобы не умереть с голоду). У Джина есть секретный фонд, в который он добавляет по пять тысяч йен с зарплаты, но судя по всему, поедет он в Америку еще не скоро.
Джин два раза в неделю ходит к психотерапевту, хотя не видит в этом никакой необходимости. Дело в одном случае, в котором фигурировали:
один испуганный Джин;
одна единица табельного оружия, выданная глупому Джину;
один трудный подросток;
после которого начальство решило, что Джину необходима помощь специалиста.
Два раза в неделю он сидит на протертой кушетке и говорит все, что придет ему в голову, а терапевт утверждает, что у Джина комплекс вины размером с гору. Джин не разбирается во всем этом, на самом деле, у него только одна проблема – проблемы с памятью, начавшиеся когда он был подростком, но это совсем не мешает ему жить.
Джин веселый и дружелюбный парень, с которым приятно иметь дело. У него в запасе миллион глупых, смешных и пошлых историй, он любит притворяться увальнем и большим ребенком, но только чтобы понравиться девушкам. На самом деле Джин не просто так работает в полицейском управлении.
«Не самой ценный кадр», - ворчал комиссар. – «Постоянные замечания из-за опозданий, недоделанных документов. Но как это у него получается – пока все бьются с допросами и сверкой документов, он приходит с готовой версией».
У Джина никогда не было серьезных отношений с какой-либо девушкой, да он и не стремился к этому. На самом деле есть вещь, о которой он никому не рассказывает – после того, как он сажает одну из своих девушек на такси до дома, он поднимается наверх и пьет, пока не заснет, чтобы избавиться от гадкого чувства неправильности. А потом он спит и ему снятся кошмары.
Он трогает руку, шевелит кистью. Рука болит, но он уже привык к этому, и старается не обращать внимания. Когда ты занят физическим трудом, боль – не что-то выдающееся, а просто часть жизни, с которой нужно смириться.
Ему приносят рис, овощи и соевый соус в бутылочке. Он ждет, пока закроется дверь, и выливает на горку риса половину бутылочки соевого соуса. Почти заворожено он смотрит на то, как темные разводы соуса окрашивают белый рис, вдыхает соленый запах. Он неторопливо ест, и не замечает, что соуса слишком много и рис превратился в безвкусную и липкую кашу.
Это все, что у него осталось – запах соевого соуса, воспоминания об одной улыбке, о нескольких словах и фотоальбом из фото, которые собрали все, кто его знал. На фото все люди – незнакомые, и они подписаны чужой рукой – «Мама», «Юта», «Бабушка», «Лето в Судзу**», «3 года». Он не узнает и себя, пристально вглядываясь в – кажется – знакомые черты, и не может вспомнить. Кажется, он никогда таким и не был, и не мог быть – улыбка не его, лицо не его. Одно лицо на снимках он теперь знает точно – и воспоминания заставляют его задышать часто, сердце сжимается так, что он едва не хватается за грудь, не выдержав внезапного прилива радостной паники, когда видит его, входящим в комнату для допросов. Все так! Он не ошибся, это именно он, его смеющийся взгляд и теплые руки, и даже голос. Его изменили годы, незнакомые интонации и серьезный, сухой тон заглушил привычную мягкость и хрипотцу, но он все равно помнит.
Он смеется, вспоминая, и откидывает голову назад в немом восторге. Его ослепляет чувствами, о которых он забыл, по которым скучал. Как долго он не чувствовал вообще ничего, будто вместо сердца у него было выжженное пепелище.
Он обязан это вернуть. Теперь ему не хочется возвращаться назад.
Джин не стал возвращаться в комнату для допросов. Не стоило подвергать все дело опасности, лучше делать все верными, проверенными методами. Комиссар ясно сказал ему, что идти на уступки и потакать желаниям подозреваемого – слишком большой риск, который оправдывается только в случае крупных ставок. Пока же этот парень не сказал почти ничего, кроме своего имени, поэтому стоит быть с ним строже.
Они уже проверили хозяев дома. Это была молодая женатая пара, уехавшая в отпуск на Гавайи. Их дом сгорел почти дотла, и теперь их больше интересовала сумма страховки, чем поимка преступника, но услышав имя Каменаши Казуи, они хором заявили, что не знают его. Фотография тоже не помогла. Поводов не верить им не было, так что версия о преступлении по личным мотивам отпадала.
Даже если этот парень и не поджигатель, стоило разузнать его хорошенько, потому что ожоги на его руках не появились сами. Возможно, настоящий виновник уже расслабился и его можно будет поймать.
Джин ехал на фабрику игрушек, где работал Каменаши. Одна мысль не давала ему покоя: обожженные руки Каменаши – и фабрика, на которой он трудится мелким рабочим. Через его пальцы за день проходят сотни деревянных деталей, которые он скрепляет, занозы попадают ему под кожу, розовую, как у ребенка…
Джин вздрагивает и трясет головой, отгоняя настойчивые образы. Может, дело в том, что Каменаши странный? Выглядит он нормально, но те слова, что он сказал Джину… Каменаши уверен, что знает его, но Джин, сколько бы не пытался, не может припомнить его. Он внимательно смотрел на Каменаши – на его удлиненные глаза, упрямый подбородок и тонкие губы – и, в конце концов, решил, что он очень напоминает Джину бывшего однокурсника – но не более того. В любой другой день он бы выбросил из головы все эти странности…
Но после того как Каменаши сказал ему: «Помнишь, как ты крал снасти из старого сарая, стоявшего на причале в Судзу***?», Джину стало не по себе.
Его бабушка жила в Судзу, и до того, как ему исполнилось шестнадцать, он ездил туда каждое лето.
На фабрике с ним говорил семпай Каменаши, вежливый мужчина средних лет. После его первых слов, Джин понял, что вся его поездка была бесполезным мероприятием: говорил он мало, сухо и формально, и не сказал ничего стоящего.
- Нет, нет, нет, - отвечал он. – Не думаю. – И вежливо кланялся.
После этого Джин сел в машину и поехал на большей скорости, чем обычно. Он выкурил сигарету в два раза быстрее. Он ничего не понимал. Это не парень, а чистый лист – ни семьи, не друзей, ни истории? Распечатки с базы данных ничего не давали – место рождения, место учебы – профессиональный колледж, нынешнее место работы. Ни одной зацепки. Скоро ему выдадут ордер на обыск дома – комиссар обещал поспешить с этим – и только на это Джин и рассчитывал, потому что больше у него не было зацепок.
Но он был раздражен не только поэтому. Каменаши заставлял его нервничать, и дело начало становиться слишком личным. И Джин понятия не имел, что с этим делать.
На третий день пребывания в тюрьме Каменаши выглядел не так хорошо. На подбородке виднелась щетина, под глазами обозначились круги, одежда выглядела неопрятной, но когда Джин вошел в комнату для допросов, его глаза засияли и он улыбнулся.
У Джина что-то екнуло в животе от этого взгляда.
- Вы будете говорить? – подчеркнуто сухо спросил он, пытаясь не смотреть Каменаши прямо в глаза. Казалось, он весь светился, и, глядя на это юное лицо, трудно было поверить, что ему всего на два года меньше, чем Джину.
- Нет, - помотал головой он. – Я же говорил, что ничего не знаю.
Джин перебрал бумаги, лежащие на столе. Без его признания… без любых его слов все расследование будет впустую.
- Может, вы знаете что-то о других пожарах? – начал он будничным тоном. – О тех, которые были раньше? О них говорили в новостях, это довольно широко освещалось. А вы, насколько я знаю, живете в этом районе.
И тут Каменаши кивнул. Джин, не надеявшийся на такую удачу, замер.
- Кто-то поджег три дома в Кацушика. Конечно, я слышал. Кое-что даже видел. Один дом горел совсем недалеко от моего.
Джин слушал, боясь прервать речь Каменаши каким-то громким звуком, неправильным движением. Вопросы он задаст потом.
- Я вышел погулять ночью. И увидел дым в небе за пару кварталов от нас. Я побежал туда, не задумываясь – сразу было ясно, что происходил. Но когда я был там, дом сгорел уже наполовину, вокруг были люди, и я понял, что кто-то вызвал пожарных, так что остановился недалеко.
Каменаши ухмыльнулся и посмотрел вверх, будто что-то припоминая.
- Вы никогда не видели пожар? Это странное зрелище. Ты уже ничем не можешь помочь. Все уже произошло. Это… красиво. Печальная смерть. Через много-много лет этот дом бы сгнил от дождей и старости, но он умер… как это сказать, молодым.
Джин не удержался и вздохнул. Каменаши кинул на него косой взгляд, но продолжил.
- Я видел еще два пожара. Один произошел рядом с моей фабрикой, другой… эм, я проезжал мимо на велосипеде. Пепел все еще летал в воздухе, хотя пожарные потушили пламя. И людей уже не было. Никого, только пепел, который разносился в округе. А земля была черной от выжженной травы. Наверное, этот кто-то вылил огромную канистру бензина, чтобы поджечь дом. Так он быстро сгорел.
- Любите смотреть на пожары, Каменаши-сан? Поэтому у вас обожжены руки? – неожиданно спросил Джин.
Каменаши вскинул брови и поджал губы. Какое-то странное выражение промелькнуло у него на лице, но тут же сменилось раздражением.
- Я больше ничего не скажу. Можете думать, как хотите.
И Джин был готов проклинать себя за поспешность и за то, как ему хотелось узнать о нем больше.
Дело продвигалось медленно. Ордер на обыск задерживали, сколько бы Джин не просил, и комиссар начал намекать, что пора бы заняться чем-нибудь другим, вместо того, чтобы постоянно писать прошения. Но Джин уже сделал все, что мог, и даже больше. Он съездил во все места, которые были указаны в личном деле Каменаши. На фабрику, в колледж, и даже зашел к бейсбольному тренеру университета.
«Они все сговорились», - думал Джин, выкуривая вторую пачку за день.
Ничего, еще раз ничего. Только сам Каменаши, только его слова, его поведение. Его взрослый голос и мальчишеские глаза. Его мысли о смерти и жизнерадостный смех. И молчание, в котором загадок больше, чем в ящике Пандоры.
«Помнишь, как ты крал снасти из старого сарая, стоявшего на причале в Судзу?»
Это стало настоящей манией. Джин не мог думать ни о чем, кроме дела. Стряхивая пепел, он думал о пожарищах, оставленных неизвестным поджигателем. Идя по улице, он вздрагивал, видя велосипедистов в джинсовых куртках. Он придумывал версии – одна другой невероятнее – которые выглядели достаточно убедительно. Но Джин так и не мог твердо решить для себя: Каменаши просто не повезло оказаться рядом или он и есть настоящий Поджигатель?
Да. Джин был уверен в этом, и если бы его слова обладали достаточной силой, Каменаши давно бы сидел в тюрьме. Но доказательств не было. Признания не было. И если сказать честно, не было и мотива.
Да и причин, если говорить не как полицейский. Он не похож на поджигателя, у него юное и грустное лицо, без следа порочности и уязвленной гордости. Он не садист и не убийца – сгоревшие дома были пусты, без следов человеческого присутствия. Он живет в своем собственном мире – Джин видел игрушки, которые Каменаши делал сам, не на конвейере. Милые и неумело сделанные, будто к ним прикасались руки неуклюжего ребенка, и если этими же руками он чиркает спичкой и бросает ее в бензин, разлитый на деревянном полу…
То Джин совсем ничего не понимает в этой жизни.
В тюрьме не сыро и не темно, это сухое и скучное помещение, где он проводит свои скучные дни. Он перестал следить за часами – стрелки будто засыпают и ползут медленно и неохотно.
Он просит охранников, так вежливо, как только может – принести ему старые газеты, журнал, да хоть телефонный справочник – чтобы скоротать время, и ему приносят тонкую газету на четыре полосы с ежедневными новостями. В одной заметке сдержанным тоном сказано: «Пойман подозреваемый в поджогах в Кацушика», и он закрывает эту страницу, предпочитая прочитать материал о сельскохозяйственной выставке. Газета заканчивается слишком быстро, так что он откидывается на кушетку и долго рассматривает потолок.
Их было двое – один старший, другой младший, один веселый, другой – задумчивый. Один все время лохматил волосы, выгоревшие на солнце, другой любил на это смотреть. Один любил море, другой любил его.
И любит до сих пор.
- Я получил ордер на обыск, - начал Джин извиняющимся тоном. – Завтра его подпишут и утром мы обыщем ваш дом.
Каменаши никак не отреагировал. Он даже не смотрел на Джина, и казалось, ему нет никакого дела до происходящего в комнате.
Джину стало не по себе. Ему не нравилось чувствовать себя виноватым, но Каменаши пошел еще дальше – и пытался выставить его дураком.
- Каменаши-сан! – почти крикнул Джин, обращая на себя внимание. – Может, вы все-таки признаетесь в том, что сделали? Как официальное лицо, я могу вас заверить, что чистосердечное признание облегчит вашу вину, а в вашем случае это будет совсем немаловажно. Кроме того, как вы понимаете, это освободит нас от множества бумажной работы, которую выполняет наш отдел из-за того, что вы содержитесь здесь уже какое-то время. Подумайте над этим.
Каменаши поднял взгляд. Это были усталые глаза, человека гораздо старше самого Джина, пустые глаза, выжженная земля. В уголках губ намечались скорбные складки. Это была удивительная и страшная перемена, и Джин по-настоящему испугался.
- Я сказал все, что мог, - устало ответил он. – Но скажи мне, Джин, почему ты делаешь вид, что не помнишь меня? Это… бесит.
Джин насторожился. Каменаши снова начал разговор, который не относился к сути дела, но как чувствовал Джин, был очень опасным для него самого.
Каменаши смотрел на него пристально, будто ждал ответа.
- У тебя были абсолютно идиотские шутки. И я всегда бил тебя по голове, а ты визжал так, будто врезал тебе со всей силы. А еще ты сам чинил свою лодку, замазывал ее смолой, и бабушка била тебя полотенцем, когда видела, что ты опять заляпал волосы.
Каменаши улыбнулся. Тень понемногу уходила с его лица.
- Ты должен был готовиться к экзаменам летом, но никогда ничего не делал. Ты говорил, что идешь читать на пляж, а сам заматывал книги в пакет и закапывал в песок. И мы шли купаться.
Каменаши посмотрел на Джина, ожидая реакции. Но тот молчал.
- У тебя было столько родинок на теле, - сказал он, и его голос дрогнул. – Множество, будто кто-то обсыпал тебя кофе. И постоянно шелушились губы, и песок собирался в сгибах локтя…
Джин не выдержал, кашлянул, подвинулся на стуле ближе. В висках стучало, горло пересохло, и он судорожно пытался придумать хоть какие-то слова. Каменаши взволнованно следил за ним.
- А вы, Каменаши-сан?
Ответом ему была улыбка.
- А я был с тобой. Ты же помнишь.
Джин на секунду зажмурил глаза.
- Вам кто-то рассказал обо мне? От кого вы это слышали? Это все не относится к делу, и я последний раз спрашиваю: вы будете сотрудничать? – вопросы летели, как пули. Он хотел поразить Каменаши, заставить его замолчать.
Каменаши помотал головой. Свет в его глазах потух.
- Мне не о чем говорить. Можете делать все, что хотите.
Джин шумно отодвинул стул, встал из-за стола и вышел из комнаты, стараясь не встречаться с Каменаши взглядом.
Раздражение и отчаяние клокотало у него в горле, он стискивал зубы, чтобы не выругаться в голос.
Почему он так злится? Каменаши не виноват, он же не мог знать, что Джин не помнит.
Из его памяти стерся огромный кусок – его шестнадцатое лето у бабушки, и что бы там Каменаши не говорил…
Джин совершенно не хочет вспоминать.
Комиссар вызывал Джина, когда тот даже не успел выпить кофе после возвращения и даже не брался за отчет.
- У тебя хоть что-нибудь есть? – нетерпеливо начал он, когда Джин еще не закрыл дверь.
Джин попытался оправдаться.
- Мы перевернули весь дом, даже простучали стены – ничего, никаких вещей, которые могли бы хоть что-то сказать, никаких бумаг. Спартанский порядок. Как в казарме.
Комиссар тяжело опустился на стул и вздохнул.
- То есть, ты хочешь сказать, ни одной зацепки?
Джин покачал головой. От стыда у него горел затылок.
- Ничего, что имело бы отношения к пожару. Мы опросили соседей – никто не может подтвердить его алиби. Опровергнуть тоже. Впрочем, он сам не особенно старался. Просто знает, что его не в чем обвинить.
Минуту они молчали. Потом комиссар поднял глаза на Джина и мрачно спросил:
- А ты сам что думаешь?
Джин немного помолчал, прежде чем начать.
- Я думаю, что он виновен. Но у меня нет доказательств, - неохотно сказал он, пытаясь не смотреть комиссару в глаза.
Тот безнадежно махнул рукой.
- Я бы поручил тебе придумать, что я должен сказать в оправдание завтра… Но боюсь, ты и с этим не справишься.
Никогда в жизни Джин не чувствовал себя хуже.
Выходя на улицу, он достал из кармана пачку сигарет. Третью за эту день. Черт бы все побрал.
- Черт, Ю, - зашипел Джин, когда Широта наступил ему на ногу. Тот посмотрел на него, и громко заржал.
- Не засни тут, иначе подумают, что ты пьян до состояния нестояния.
- А я бы хотел, - пробурчал Джин и подпер голову рукой.
Широта сел рядом, держа в руке шар и ткнул Джина в плечо рукой.
- Да что с тобой? Проснись уже. Девчонки спрашивают, почему Аканиши-кун такой грустный. Вставай, погоняй шары, - и довольный каламбуром, расхохотался.
Самое печальное заключалось в том, что боулинг был идеей Джина. Он решил придумать что-то действительно интересное, вместо бессмысленных попоек в барах на Роппонги и организовал свидание вслепую. Девушек, впрочем, нашел Широта – он был более разборчивым.
Но сейчас Джину не хотелось видеть ни боулинг, ни глупого Широту, ничего, кроме стакана, наполненного неразбавленным виски. И немного водки. Объяснить это было невозможно – в конце концов, он сам придумал эту «трезвую субботу», и теперь ему придется как-то выкручиваться.
Он встал со стула. Тапочки для боулинга были ему малы и неприятно натирали. Увидев его, одна из девушек кинулась ему навстречу с шаром в руке.
- Аканиши-кун! – выдохнул она, буквально подлетая к нему. – У нас как раз не хватает одного человека для команды. Пойдешь?
«А что мне еще остается?» - хотел ответить Джин, но сдержался.
- Пойдем, - сказал он, аккуратно устраивая руку на талии девушки. Она захихикала, но руку не убрала.
На памяти Джина это был самый паршивый вечер субботы во всей его жизни.
На его коленях лежали бумаги, которые вытащили при обыске квартиры Каменаши. Использованные купоны, билеты, конверты, альбомные листы с неясными карандашными набросками – там не было ничего интересного. Джин зажег сигарету и начал складывать их как можно более аккуратно. Каменаши отпустили сегодня утром, извинившись за все, и Джин должен был отдать ему этот хлам, даже если тот сам собирался его выбросить. Джин равнодушно перебирал бумаги, укладывая их в одну аккуратную стопку, как вдруг неосторожно двинул рукой, и что-то тяжелое упало на пол. Джин потянулся рукой и увидел, что это большой конверт, плотно набитый бумагой.
Этого они точно не видели. Пропустили.
Джин поспешно поднял бумагу с пола. Это был стандартный конверт крупного формата, внешне совершенно не примечательный, но Джина больше интересовало, что в нем. Он высыпал на кровать все бумаги, что там лежали. Даже при беглом взгляде было ясно, что они собраны здесь специально.
Первая стопка, скрепленная степлером, была медицинским заключением.
«Каменаши Казуя, 18 лет. Острое посттравматическое расстройство.
Поступил в шоковом состоянии, был тревожен, замкнут. Часто повторяющиеся кошмары, приступы триггера. Назначен курс седативных препаратов, водные процедуры, курс психотерапии».
И таблица периодом на четыре года.
Рецепты на таблетки.
«Психотропные препараты, бензодиазепины».
Ежегодные заключения лечащего врача.
У Джина дрожали руки, когда он перебирал страницы.
«В результате курса психотерапии назначена арт-терапия. После начала лечения тревожность снизилась, симптомы бессонницы стали уменьшаться».
«…на рисунках часто повторяется мотив смерти, огня, ужаса. Рисует родных людей, сгорающих в пламени - результат травматического расстройства. Назначены антидепрессанты».
…«Помнишь, как ты крал снасти из старого сарая, стоявшего на причале в Судзу?»
Их было двое – старший и младший. Младший сторожил дверь, пока старший тащил снасти через окно. Потом они шли в море на старой дедушкиной лодке. Ловили корюшку и навагу, складывали в маленький садок. Когда хотели отдохнуть, ложились на дно лодки и смотрели на облака. Их пальцы гуляли по нагретой коже друг друга, иногда забираясь слишком далеко. Они дышали чаще, лодка раскачивалась, солнце разбрызгивалось по их животам. Они улыбались друг другу без слов.
Однажды, возвращаясь с рыбалки, они увидели пламя. Оно пожирало дом, стоящий рядом с пустырем. Мадший закричал, и бросился вперед, роняя все, что держал. Старший оцепенел и смотрел на пламя. Младший вбежал в дом, но его выволокли оттуда пожарные, а потом бабушка Джина пришла и закрыла ему глаза рукой.
Когда он их открыл, то был уже в машине, по дороге в Токио.
«А где Казуя?» - спросил он.
И бабушка ответила: «Забудь о нем. Ты едешь домой».
И Джин забыл.
Он ехал на велосипеде, огибая газоны и пугая окрестных собак.
Было уже темно, и он постоянно звенел в звонок, чтобы предупредить зазевавшихся прохожих.
Поднялся ветер, и Казуя поежился, но сам не заметил этого.
Он думал о том, что скажет Джину, когда приедет.
Сначала он увидел, что вещи стоят не в том порядке, потом увидел открытый ящик стола и в нем – пустоту.
Казуе стало страшно, а потом накатило безразличие.
«Ну, вот и все», - подумал он. «Теперь я ничего не смогу отрицать».
Джин видел все, читал все, и если он такой, как Казуя о нем думает – то есть, полицейский, который хочет закрыть дело – то утром он представит доказательства в полицию.
Каме арестуют, предъявят обвинения, и на этот раз он не уйдет.
Просто потому, что он слишком устал. Этот мир – сложное место, болезненное место. Он не сможет отрицать то, что сделал, не сможет врать им в глаза.
Да, он готовился – выбирал место и время, покупал бензин и искал сухое дерево, продумывал все, вплоть до направления ветра. Все горело так, как он хотел - так, как он помнил. Видя пламя, он снова оказывался там, дома, держа за руку маму и видя ее в последний раз. Воспоминания мешались, запах соевого соуса и мокрой шерсти переплетались в его сознании и чувство любви и вины, приходящее с пожаром, налетало как ураган и сметало его с земли, раздавливало так, что он терял сознание.
У него больше ничего не было, только эти гиблые воспоминания.
А теперь у него есть Джин, которого он тоже должен заставить вспомнить.
Джина разбудил стук в дверь. Он проснулся мгновенно, взял пистолет и бесшумно прошел по коридору к входной двери.
- Кто? – спросил он грозно, готовясь ко всему, даже к самому худшему.
Ответ его поразил.
- Это я, Каменаши, - ответил ему тихий голос, и что-то зашелестело за дверью.
Этот голос Джин узнал бы даже во сне. Опустив пистолет, он открыл дверь, даже не побеспокоившись о том, что одет не для приема гостей.
- Добрый вечер, - начал Каменаши и с удивлением уставился на его голую грудь.
- Проходи, - бросил Джин и поспешил в спальню, чтобы одеться. За его спиной Каменаши прошел в дом и закрыл дверь.
Когда Джин зашел в гостиную, он увидел, что Каменаши сидит на краю дивана, заваленного всяким хламом, сложив руки на коленях. Он явно чувствовал себя неуютно.
- Ты все видел? – начал он, когда Джин даже не успел сесть.
Каменаши занял единственное свободное место на диване, так что Джин сел на пол. Было темно, и отсюда лицо Каменаши казалось темным пятном.
- Да, - ответил Джин глухо. Помолчав, он продолжил, - я не знаю, что с тобой делать. Что было бы действительно правильным.
Короткий смешок разорвал тишину. Каменаши чуть пошевелился на своем месте.
- Мне ничего не нужно. Если хочешь, сдавай меня полиции. Я устал от всего. Может, в тюрьме я смогу отдохнуть. Говорят, там много времени, чтобы подумать.
Джин усмехнулся. Этот парень поразителен – способен шутить в такой ситуации.
- Мои руки до сих пор болят. Почти постоянно, но в жару и холод – почти невыносимо. На работе я ношу перчатки – иначе нельзя, все-таки мы работаем с деревом и можем повредить руки.
Глаза Джина уже достаточно привыкли к темноте, так что он различал лицо Каме – напряженный подбородок и нервно дергающийся кадык.
- Знаешь, что у меня с руками? Я пытался вытащить маму. На самом деле, доктор рассказал это мне, а ему рассказал пожарный.
Он вздохнул.
- На нее упал шкаф. Он уже загорелся, но я пытался его поднять. Наверное, я ничего не чувствовал в тот момент, потому что довольно долго держал его. Огонь чуть не прожег мне руки насквозь. Пожарные вовремя оттащили меня. Мама умерла во сне. А я потерял сознание, когда меня вытащили на воздух.
Джин молчал, боясь пошевелиться.
- С тех пор я не помню ничего. У меня есть только фотографии, но я могу лишь догадываться, что на них. Будто фильм смотрю. Помню только, как я уходил на рыбалку в тот день и она погладила меня по голове. Помню, как я пытался вытащить ее из огня.
Голос Каменаши зазвенел.
- Мне снится, как я обнимаю ее там, в огне. И мы засыпаем вместе.
Он замолчал. Джин положил ему руку на колено, еле удерживаясь от желания обнять. Теперь это был не просто «подозреваемый в поджогах в Кацушика». Это был Казуя, которого он знал когда-то. Милый и смешливый, в твердым взглядом и звонким смехом. Теперь он помнил все, до мелких деталей. И это отчаянное чувство кружило ему голову.
- Я могу быть с ней, с ними, в этом доме, когда вижу пламя. Я знаю… меня никто не поймет. Я сумасшедший. Доктор говорил мне, что я «сжигаю людей» на своих рисунках. Вот, посмотри, - и Казуя положил Джину на колени папку, которую тот не заметил сначала.
Он дотянулся до торшера и включил свет. Казуя молча сидел на диване и наблюдал за ним.
На рисунках были все оттенки красного – от насыщенного алого до розового и оранжевого, переходящего в желтый. Казуя знал, как многоцветно и многолико пламя, как оно красиво и пугающе. И рисунки завораживали. Казалось, на руках Джина лежал пылающий костер, лижущий его пальцы. На следующей картине пламя обхватывало плечи женщины с закрытыми глазами - так любовно, будто обнимая, и глядя на нее, Джин ясно понял все.
Но забыл обо всем, увидев на следующем рисунке себя.
Это был неуверенный набросок, и в некоторых местах Казуя ошибся, но главные черты передал точно. Это его лицо – с широкой дурашливой улыбкой, растрепанными волосами и нос в веснушках – «будто кто-то обсыпал кофе»…
Джин поднял глаза. Казуя смотрел на него своими горящими глазами, пристально и напряженно.
- Я помнил только тебя, - глухо начал он. – – Я забыл все, кроме тебя, потому что ты не сгорел, ты остался на берегу. Мы больше не виделись, но это неважно. Теперь ты можешь вспомнить меня?
И Джин не выдержал.
- Казуя, - выдохнул он, вставая с пола. Он порывисто обнял его, положив голову на плечо, прежде чем Казуя сказал хоть одно слово. Он почувствовал, как его обняли в ответ, нежно и крепко.
- Можно я останусь здесь на ночь? – прошептал Казуя. – А потом ты больше меня не увидишь.
И Джин со всей ясностью понял, что значит его первая фраза.
Они раздевались в полной тишине, сопровождаемые только вздохами и скрипом кровати. Казуя дышал громко и часто, вздрагивая от любого прикосновения. Под пальцами Джин ощущал шрамы, и каждое прикосновение отдавалось где-то внутри, будто это его кожа была изрезана.
- Такой худой, - выдохнул Джин, проведя пальцами по животу Каме, по его выступающим ребрам, а потом наклонился и провел языком по ключице. Казуя обнял его на плечи и перестал дрожать.
И тут волна жара обрушилась на них, как ураган. Никогда в жизни Джин не испытывал подобного. Они сплавились вместе и двигались навстречу друг другу, бесконечно близкие и далекие, разделенные годами и печалями. Солнце нещадно палило, обжигая кожу Джина, пальцы Казуи впивались в его горячую спину и он шумно дышал, пытаясь добыть немного кислорода в этой гонке. Куда мы летим с тобой вдвоем?.. Все равно, только бы вместе.
Как горячие камни остывают после дождя, так Каме и Джин, лежали, покрытые потом в темной и холодной комнате. Глаза Казуи были закрыты, и дыхание постепенно стало замедляться - он начал засыпать. Последнее, что он сделал – взял Джина за руку, и чувствуя его маленькие пальцы, переплетенные со своими, Джин еще больше ненавидел свое решение.
Он нарушил все, что мог. Он знает, что его ждет. Все, на что он работал, чего добивался долгие годы учебой и кропотливым трудом, разрушено. Но это стоило того.
Утром он встанет раньше и заявит в полицию. Он сделает все, чтобы Казуя не попал в тюрьму, но ему нужна помощь, и Джин будет с ним рядом, все время рядом.
Он проснулся от громкого треска, будто на лесопилке кто-то ломал ветки.
Но Джин знал, что это за звук, что это за запах и почему ему так трудно дышать.
Он повернул голову – Казуи рядом не было.
Джин схватил штаны и выбежал наружу.
Дом горел с кухни. Спальня только начала загораться, и Джину повезло, что он успел уйти. Едва выйдя на улицу, он начал искать глазам Казую, но его нигде не было. Он скрылся.
«Как же», - подумал Джин. «Конечно, ему все равно. И как я только мог поверить».
На улице стали появляться зеваки. Пара спортсменов с ужасом выглядывали из-за забора, боясь подойти ближе. Вдалеке послышался звук пожарной сирены – видимо, кто-то успел вызвать помощь - если это был не сам Казуя.
Джина обожгло горьким чувством обиды и беспомощности. Как он мог поверить Казуе? Заманил и сжег единственного свидетеля его вины. Наверное, он думал, что Джин задохнется в дыму.
«Ты меня больше не увидишь». И не соврал. Вряд ли Джин его увидит, даже оставшись живым.
«Ты меня больше не увидишь»…
Внезапно на него накатил ужас. Молясь всем богам, существующим в мире, он что есть сил побежал в дом, надеясь успеть. «Нет, нет», - думал он, «нет нет пожалуйста, пусть этого не будет пусть его там не будет пожалуйста пусть он будет жив»…
Он был там. Рядом со спальней, в небольшой гардеробной, он спрятался за коробками с обувью и казалось, спал. Дым застилал дом, и Джин знал, что еще немного – и пламя доберется до порога.
- Казуя! – кричал он, хлопая его по щекам. – Казуя! – когда подхватывал на руки и вытаскивал из шкафа. – Казуя, - шептал он, когда передавал на руки медикам, приехавшим как раз вовремя.
Он поехал за ним в больницу и только потом заметил, что бос. Он полночи просидел в ожидании, глядя в одну точку, и очнулся только, когда медсестра позвала его в палату.
Глаза Казуи были закрыты, но он попытался улыбнуться Джину.
Джин подошел к нему и прикусил губу, увидев его на постели беспомощным и больным.
- Зачем ты так? – прошептал Джин.
Казуя облизал сухие губы.
- Я просто хотел остаться с тобой навсегда.
На суде Джин лично свидетельствовал в защиту Каменаши Казуи. Он делал это как гражданское лицо – его лишили звания и отстранили от дела. Медицинская комиссия вынесла заключение, которое предусматривало применение принудительных мер медицинского характера сроком на два года.
Они встречаются на Рождество, на распродажах в огромном торговом центре, где Джин сбивается с ног, пытаясь найти ту самую шляпу для Широты. Он останавливается, когда видит его – худого, задумчивого, в той самой шляпе – и не такого печального, как он его помнит. Еще более красивого.
За огромными окнами идет снег, и Джину кажется, что это похоже на рождественское чудо.
Джин подходит и дотрагивается до полы шляпы пальцами в тонких перчатках.
Он вздрагивает и поднимает взгляд. Сияющие глаза, в которых отражаются пошлые елочные огни, заставляют бабочек в животе Джина встрепенуться.
- Привет, незнакомец, - говорит Джин, с удовольствием наблюдая за тем, как краснеют его щеки. – Тут недалеко варят хороший кофе с перцем, хочешь, пойдем со мной? Говорят, он горячий, как огонь.
Казуя прикладывает его руку к своей щеке и счастливо смеется.
*- песня группы 30STM «Hurricane».
** - Кацушика – район Большого Токио.
**Судзу - город в Японии, находящийся в префектуре Исикава.